— Сие мне, в сущности, известно, — сказал Голос. — Но в таком случае – скажем так, для симметрии – я должен был бы представиться тем своим забытым именем, а оно уже не нужно ровным счетом никому в этом мире, как любой утративший пригодность хлам…
2
Обладай правдой в непрерывной преемственности.
…Сам не заметив, как это произошло, двигаясь на Голос, я уже поднимался по каким-то гранитным ступеням. Лиза шла рядом, придерживаясь за мой локоть. За спиной, теперь совсем вдали, еще раз плеснуло по воде чье-то весло. Ответом ему был шакалий вой и птичье насмешистое
— …Если же я Мафусаил, как я привык себя называть (тому, право, есть основания), — продолжал Голос, — то вы, стало быть, Ламех, ибо именно Ламеху Мафусаил передал толику своих знаний…
И тут внезапно я увидел его. Он сидел совсем рядом на какой-то полукруглой каменной скамье. Голова его была белой как снег, такая же белая борода окаймляла лицо, и одет он был в белую хламиду, покрывающую ноги до пят. Казалось, он сам высвечивал пространство вокруг себя, а далее ничего не было видно, поэтому возникало ощущение, что он вместе с этой каменной скамьей парит в окружающем его черном воздухе.
Позади него, вдалеке восседали у камина пятеро. Один, одетый в рубище, похожий на живой скелет с огромными, страждущими глазами взирал на нас. Другой, в средневековой кольчуге, держал в руках обнаженный меч и разглядывал блики пламени, пляшущие по его клинку. Третий, с лицом, покрытым чудовищными струпьями и искаженном страданиями, беззвучно стеная, мерно покачивал головой. Страшен был четвертый, в черном плаще с капюшоном, скрывавшим лицо, а из-за плеча его угадывалась коса. То была сама Смерть, вне всякого сомнения. Чуть поодаль от них восседал пятый, вполне благообразного вида, одетый в римскую тогу, и, как мне показалось, чуть насмешливо наблюдал за нами.
— …Иногда мое имя – одна лишь буква, — рассуждал, между тем старик (пожалуй, уже с самим собой), — иногда – и вовсе номер. Многое ли кому-либо скажет такое имя, как "Номер Семнадцатый"? А прежде меня содержали просто под литерой "Ф". "Доктор Ф." – так значилось в некоторых сверхзасекреченных документах. Полагаю, придумавший для меня это наименование воспользовался какими-то (весьма, впрочем, поверхностными) ассоциациями.
Мы с Лизой уже стояли рядом с его скамьей. Я наконец решился вставить слово и спросил:
— Вы имеете в виду доктора Фауста?
— Во всяком случае, — отозвался он, — вероятно, именно его имел в виду тот, кто некогда привесил мне эту литеру. Повторяю, его ассоциации были весьма поверхностны. Ни с какими Мефистофелями я, говоря протокольным языком, в связи не состоял; что же касается потребности остановить прекраснейшее из мгновений… Видит Бог, не представляю себе, чтобы подобное мгновение могло когда-либо существовать. Если же брать не Гетевского Фауста, а какого-нибудь его прототипа из старонемецких легенд, доктора Фуста, например, то некоторую связь, пожалуй, можно и обнаружить. По крайней мере, упомянутый Фуст, согласно легенде, обладал некоей Тайной и ни в какую не желал ею ни с кем делиться. Впрочем, далее – снова же ни малейшего сходства. Да и не думаю, что придумавшему эту литеру, человеку со странным самообозначением, — "Гражданин Начальник", или "Гражданин Старший Майор НКВД", так его следовало называть (Боже, как давно все было!), — не думаю, чтобы ему, при его шести классах образования, были ведомы все эти древние легенды.
— А как мы сюда попали? — спросила Лиза. — Кажется, мы плыли… Но мы же никуда не выходили из Центра. Там, в подвале, вообще был тупик!
Ответ его был странен, как он сам.
— Если бы все тупики были неодолимыми преградами, — сказал он, — род людской остановился бы в своем развитии еще в допещерную эпоху. Клянусь, выход бывает всегда! Тем более, что по соседству с нашим миром существуют параллельные пространства и параллельные времена… Впрочем, это слишком сложные материи, чтобы вот так вот, сходу, кавалерийским наскоком…
— Но там, внизу… — я кивнул на темноту позади себя, — там все-таки река?
— Г-мм… Ну, в сущности, пожалуй, река… Почему бы не назвать это и так?
— Мне показалось, — продолжал я, — что по ней плыл сам Харон на своей ладье. Возможно такое?
— Отчего же невозможно, коли вы своими глазами видеть изволили? — был ответ.
— И на правом берегу, действительно, горели катары? — спросила Лиза.
— Да… — ответил старик задумчиво. — Что поделать: шла Альбигойская война. Поверьте мне, наш грешный мир еще и не такое видывал.
— Но ведь это же было лет, кажется, семьсот назад! — вклинился я.
— Даже несколько поболее…
— Так как же тогда?..