Доктор Ф. и другие

— Давай попробуем.

— Факелы лучше погасить, — посоветовала она, — а то они нас увидят.

Какой-то валявшейся возле ног доской я быстро забил пламя. В наступившей тьме услышал, как она отшвырнула обе туфельки:

— Тогда мне придется босиком. — С этими словами она встала с сундука и тут же вскрикнула: – Ой! Здесь везде битое стекло!.. Нет, далеко мы так не уйдем…

— Понесу тебя, — сказал я и решительно подхватил ее на руки.

Лиза обняла меня за шею, в кромешной темноте, нас еще теснее спаявшей, став почти что частью меня. Я совершенно не ощущал ее веса. Сердце заходилось в груди от такой близости ее дыхания.

— Сейчас бы фонарик… — проговорила она.

Я не стал отвечать – не хотелось в этот миг лишних слов. Да и не нужен был нам никакой фонарик – я вдруг понял, что хорошо знаю, в каком направлении следует идти, хотя еще не отдавал себе отчета в том, откуда оно происходит, это знание. То был не свет, а некое предощущение света, но такое же явное, как если бы всамделишный свет откуда-то из глубины манил к себе.

По всему, через несколько шагов я должен был наткнуться на стену, однако я продолжал беспрепятственно продвигаться в пустоту. И тем не менее, каким-то загадочным образом мы явно очутились в другом помещении, здесь уже не пахло той затхлостью, и голоса наших преследователей, хотя и звучали теперь совсем неподалеку, но были отделены какой-то невидимой преградой.

— Чую, тута они были, — пробасил Афанасий. — Тильки-тильки.

— Что-то жгли, — сказал Гюнтер. — Тут где-то должны быть факелы.

— Ой, вот он! — вскрикнула Любаня Кумова. — Еще горячий – плечо обожгла!

— Надо зажечь, — произнес Орест Северьянович. — Эх, как же мы так опростоволосились! Без спичек! Афоня, голубчик, ты же у нас умелец! Что-нибудь сможешь сотворить?

— Ежели тильки пальцем искрэ дать…

— Давай, голубчик, давай свою искрэ. Отблагодарю! И в приказе отмечу!

— Ну, коли у приказе… Ща мы ее… Як сказау Господь, да будит свит!..

Что-то сухо затрещало, и, хотя свет не проникал туда, где мы сейчас были, но по всеобщему возгласу ликования можно было понять, что очередное, в сущности нехитрое чудо Афанасию вполне удалось.

— Ну, ты у нас, Афоня!.. — возрадовался Орест Северьянович. — Ты у нас!.. Просто и слов-то нет!

— Былу б що робить… — скромно отозвался Афанасий. — У приказе тильки, товарищ енерал, не запамятуйте, як обещали. Щоб по хворме, за нумером…

— М-да, — проговорил Гюнтер, — впечатляет… А что, Афанасий… простите, не знаю как по отчеству… что бы вам с нами не поработать. В обиде, право, не останетесь, мы настоящие таланты умеем ценить.

— А нам – що… — начал было Афанасий. — Мы – як начальство… Коли вот товарищ енерал…

Но "дядя" вмиг его одернул:

— Ты мне тут поговори, поговори!.. А вам, полковник, стыдно должно быть! Еще и кадры у меня будете сманивать! Привыкли, понимаешь, всегда на готовеньком! Нет чтобы самим вырастить!.. У нас он тоже, между прочим, не в обиде, — верно я, Афоня, говорю?

— Да що уж там, товарищ енерал, — отозвался Афанасий (без особого, впрочем, энтузиазма). — Якие обиды. Вы ж мне – як ридный тата…

— Ладно, ладно, — не сдавался Гюнтер, — в свое время еще вернемся к этому разговору.

— А не к чему тут и возвращаться! — сказал "дядя" запальчиво. — Вы мне это прекратите! Всё! Тема исчерпана!.. Стыдно, повторяю, полковник!..

Их перебранку оборвала Любаня Кумова, воскликнувшая вдруг:

— Ой, гляньте-ка, туфельки!.. Новенькие совсем!.. Это Елизаветы Васильевны, точно!.. Ох ты! Маде ин Италия! Мне б такие! Баксов триста, небось, из бутика… И чего бросила? Лично я б – ни за что!..

За сим последовал голос Гюнтера:

— Ну-ка, ну-ка… Посмотрите внимательнее, Готлиб. Что на это скажете?

— Совсем теплые. Только что сняла.

— Да, да, именно! Они тут где-то, рядом. Может быть, спрятались?

— Похоже… — согласился с ними Орест Северьянович. И пропел так, что медовее даже от него я никогда прежде не слышал: – Лизанька, дружочек мой! Ты же рядышком!.. Где ты, голубчик, отзовись!..

Держа Лизу на руках, я теперь стоял недвижно, чтобы не выдать себя, но, как это ни странно, их голоса с каждым мигом отдалялись, словно мы от них уплывали куда-то, как на лодке по реке, в этом неясном сиянии, нисколько не высвечивающем путь.

— …Что за елки-палки! — уже совсем издали слышался голос Ореста Северьяновича. — Никакой дыры!

— Глухо! Ни щелочки! — подтвердила Любаня.

— Как же они смылись-то?

Право, мне об этом тоже хотелось бы кого-нибудь спросить.

— Афоня, голубчик… — слабо дребезжал Орест Северьянович, все более отдаляясь. — Напрягись! Может, хоть ты их чуешь, дружок?

И эхом из невесть какой потерянной дали – меркнущий бас Афанасия:

— Ничого нэ чую!.. Товарищ енерал!..

И уже ничего не разобрать. Всё. Развеялись, пропали. Не было более их.

А что вообще было? Этот странный свет, не высвечивающий предметы. Свет и движение. Что-то плескалось по обе стороны от нас. Под нами, кажется, текла полноводная река. Уж не самое ли Время было ей имя? И если так – то в какую сторону мы плыли? вперед? назад?..