Фальк поблагодарил старого аптекаря и вышел на улицу. Раз урядник Сидоров успел побывать здесь, то и остальные точки маршрута, намеченного доктором, наверняка посетил. Но Василий Оттович решил не пускать дело на самотек и все же исполнить план до конца. После Шварцмана он посетил старую аптеку Кокконена, первую в Зеленом луге. Ее основал финн Матти, перебравшийся из Териок – не выдержал конкуренции с тамошней «старой аптекой». А вот за пределами Великого Княжества дела у него пошли в гору. До прибытия Шварцмана, конечно. Фальк любил финскую аптеку больше – понятно, что она проигрывала в выборе товаров, зато было что-то чудесное в старых-добрых дубовых шкафах с толстыми стеклами и древнем кассовом аппарате на конторке. Заведение Кокконена напоминало библиотеку, а библиотеки Василий Оттович любил. Однако Матти также не смог ему помочь – финн заявил, что морфия отродясь не держал. И Сидоров получил от него «таки тот же ответ». Оставалась клиника Федоровского – маленький барак на противоположном конце пристанционной улицы. Обеспеченные дачники старались в ней не появляться, зато простых жителей деревни и окрестностей доктор Федоровский просто спасал. Однако и он ничем не помог Фальку – морфий у него не пропадал. Что было логично – в деревне, где все друг у друга на виду, а количество аптек и врачей можно пересчитать по пальцам одной руки, было бы несусветной глупостью покупать орудие для будущего убийства. Значит, морфий был привезен преступником с собой, вероятнее всего – из Петербурга. А обойти все тамошние аптеки (не говоря уже о подпольных притонах) стало бы сложно даже полиции, не говоря уже о партикулярном лице, вроде Фалька.
Тем же вечером Василия Оттовича навестил изрядно промокший урядник Сидоров. Доктор принял его в гостиной на первом этаже и усадил в большое кресло, предназначенное для дорогих визитеров. Из-за закрывших небо туч стемнело рано. О подоконник неустанной барабанной дробью стучали тяжелые дождевые капли.
Внешне урядник был абсолютно спокоен, однако Фальк быстро уловил тлеющее внутри Александра Петровича раздражение.
– Что же это вы, Василий Оттович, решили заделаться добровольным помощником полиции? – как бы между прочим поинтересовался урядник.
– Да, подумал, что мог бы немного облегчить вашу работу, – ответил доктор, стараясь сохранять невинный вид.
– И так постарались, что обошли все аптеки и больницу, уже понимая, что я сделал это до вас? Более того, опередил на два дня?
– Вы могли что-то упустить…
– Василий Оттович, – урядник чуть повысил голос. – Прошу вас, не надо морочить мне голову. Не заботой обо мне вы руководствовались. А вот что вас все-таки сподвигло – это уже вопрос интересный…
– Чаю? – каркнула Клотильда Генриховна, возникнув за креслом Сидорова. Видимо, старая кухарка услышала, что на ее ненаглядного воспитанника практически кричат и решила выяснить, кто позволил себе такую наглость.
– Чур меня! – Александр Петрович чуть не взлетел в воздух вместе с креслом.
– Две чашечки, будьте добры, Клотильда Генриховна, – попросил Фальк. Кухарка степенно кивнула и медленно, но абсолютно бесшумно удалилась на кухню.
– Господи, Василий Оттович, – утер выступивший на лбу холодный пот Сидоров. – Она у вас так постоянно?
– Да, но когда попробуете ее чай и наливку – обещаю, вам станет все равно. Так о чем мы?
– О том, что вы по непонятной мне причине лезете в расследование, – вновь посерьезнел Александр Петрович. – Потрудитесь объяснить?
Самым простым – и самым правильным – в этой ситуации было бы сказать правду. Просто поведать Александру Петровичу обо всем, что случилось в предыдущие два дня – пропавшая книга, записка инженера, неразрешимое алиби. А дальше Сидоров уже разберется. Отличный план. Если бы не два «но». Первое: то, что отношения Платонова и Шкляревской – только их тайна, и он не вправе брать на себя ответственность за ее раскрытие, как бы ему ни хотелось это сделать. Второе: правда,
Василий Оттович не любил и не умел врать. Поэтому следующие слова он подбирал тщательно, стараясь говорить лишь правду, пусть и в виде дозированном, как аптекарские капли.
– Понимаете, а что, если Платонов невиновен? Ведь это я направил расследование по его следу, обнаружив следы велосипеда? А если случится так, что из-за меня на каторгу пойдет абсолютно непричастный к убийству человек?