Доктор Фальк. Тайна серого монаха

Василий Оттович, аки запертый в клетке большой хищный кот, яростно мерил шагами веранду. Погода соответствовала его настроению — дождливая, мрачная и беспросветная. Зеленый луг накрыла огромная черная туча и отказывалась уходить вот уже третий день. Лишь изредка облака расступались, пропуская солнечные лучи, но от этого становилось только хуже. В отличие от ливня, пришедшего в ночь смерти Веры Павловны, эти дожди не приносили с собой прохлады, только духоту и влажность. Выходящее жаркое солнце разогревало землю, отчего воздух наполнялся едва видимой белесой дымкой, мешавшей дышать. Словом, май больше походил на разгар июля. Целыми днями хотелось спать, но возвращаться в кровать, на сырое постельное белье, было ужасно. Фальк мотался между креслами и диванами, подремывая то тут, то там. Одно хорошо — ненастье снимало с него ответственность за бездействие. А вновь приниматься за расследование доктору хотелось меньше всего.

В какой-то момент Фальк начал даже переживать за свое душевное спокойствие. Ему будто чувствовался заговор — словно все обитатели поселка пытаются подтолкнуть его к детективной деятельности. Что Неверов с его комплиментами, что Платонов с дурацкой запиской, что соблазнительная Шкляревская и ее сумасбродные идеи по поиску настоящего убийцы. Единственный человек, который его не раздражал — Лидия Николаевна — с тех встретилась ему лишь один раз. На похоронах генеральши — третий день как раз выдался последним погожим. Поговорить им не удалось — Лидия лишь покачала головой, поймав его взгляд. Значит, с книгой пока неудача.

Похороны вообще прошли с подобающей скромностью и тактом. Людей на кладбище Пятницкой, православной, церкви собралось немного. Гражданской частью скорбной церемонии руководил Евлампий Аристархович — он сменил белый френч на более траурный костюм и вообще вел себя нехарактерно тихо и смиренно. Кажется, даже идея вечерних гражданских патрулей его оставила после ареста инженера Платонова. Также на похоронах присутствовала уже упомянутая Лидия Николаевна с матерью, урядник Сидоров, и Неверов. Почтить умершую прибыл даже Вансовский — на этот раз один, без жуткого компаньона. Он бросил горсть земли на гроб, шепнул ободряющие слова Ираиде Дмитриевне и довольно быстро покинул кладбище. А потом пришли ливни, усугубив и без того пасмурное настроение Фалька.

И ведь нельзя сказать, что Василий Оттович был кому-то чем-то обязан. Нет, виной всему — привитое родителями (и усиленное профессией) гипертрофированное чувство ответственности. С террасы Екатерины Юрьевны он смог-таки сбежать, отделавшись дежурным обещанием «посмотреть, что ему удастся сделать». Но вместо того, чтобы молча вернуться домой и запереться там, никого не принимая, действительно предпринял несколько, как оказалось, довольно опрометчивых шагов.

Среду Василий Оттович начал с визита к аптекарю Шварцману. Его лавочка стояла на пристанционной улице, бок о бок с магазином колониальных товаров. Шварцман визиту доктора обрадовался, хотя вопрос, заданный после приличествующих случаю вежливых справок о здоровье и коммерческих успехах, фармацевта удивил.

— Морфий? Нет, в последнее время никто не покупал. Это вы из-за Шевалдиной интересуетесь, Василий Оттович?

— Эээ, да, — кивнул Фальк. — Подумал, что стоит оказать посильную помощь Александру Петровичу. Он у нас, знаете ли, один.

— Один или не один, но ко мне он уже заходил в понедельник, с тем же самым вопросом. И таки получил тот же самый ответ. Никто ко мне за морфием не обращался, и краж у меня тоже не было. Я бы заметил, поверьте.