Доктор Х и его дети

— Кожные покровы чистые, живот мягкий, безболезненный, — продолжила в тон ему Маргарита.

— Стул нормальный, со слов мамы, явка тридцатого февраля, — закончил Христофоров. — Откуда вы знаете о моих болячках?

Маргарита пожала плечами.

— Я чувствую себя так, будто присутствую при медленном самоубийстве, — не удержалась она, когда принесли горячее и Христофоров еще раз опрокинул стопку. За здоровье, разумеется.

— Составите компанию? Давайте закажем вам горячее, раз уж вы зашли. У вас ко мне дело?

— Да. Только не удивляйтесь…

— Валяйте, я привычный, — хохотнул Христофоров. — Если вам удастся меня удивить, это будет последняя на сегодня стопка.

Он покачал зажатую в пальцах стопку и выжидающе уставился на Маргариту.

— Я с самого начала не случайно обратилась к вам за помощью. Не только потому, что у вас больше опыта, фантазии и таланта. С этой девочкой не все так просто. Меня назначили ее лечащим врачом, но я не могу объективно к ней относиться.

— Что за конспирологические игры, — насупился Христофоров. — Выкладывайте. Я и так на нее столько времени убил. Зад бы надрать, как откачали, и домой отправить, пусть предки с ней разбираются. Вырастят аленький цветочек, а мы потом — поливай. Я видел ее историю болезни: ну напилась таблеток, ну не знает почему. Бывает. Я вот тоже напьюсь и не могу себе объяснить, зачем это сделал, вроде не собирался…

— Мне неприятно признаваться вам в этом, но Злата — внебрачная дочь моего бывшего мужа.

— Бориса Вячеславыча? — переспросил Христофоров. — Нашего однокурсника?

— У меня один муж, — заверила Маргарита. — Был.

— Один ноль в вашу пользу. Я уже чувствую себя героем индийской мелодрамы.

— Вам все шуточки… Вы не представляете, как я была ошарашена. Я не знала о ее существовании. Он клялся мне, что тоже узнал о ней недавно. Оставим это на его совести. Как бы там ни было, Злата не приняла родного отца, хотя по его настоянию ее мать их познакомила.

— «Москва слезам не верит», часть два, — вставил Христофоров.

— Не вижу ничего смешного. Сюжет избитый. Теперь новоявленный отец жаждет принять участие в спасении дочери. Ему стыдно, что Злата очутилась в психиатрической лечебнице, и неловко, что именно меня назначили ее врачом. Но мир тесен…

— Сегодня он приходил к вам узнать о Злате?

— Разумеется. Просил дать возможность поговорить с ней, но она и раньше отказывалась с ним встречаться, а сейчас тем более не лучшее время. По крайней мере, я как ее лечащий врач не вижу такой необходимости. А вы?

— Я слишком ошарашен, чтобы вынести вердикт. Она никогда не говорила мне об отце.

— А вы спрашивали?

— Нет, но я и не знал. Почему вы сразу не сказали?

— Кто же давал мне такое право? Эта информация не отмечена в истории болезни, у нее есть мать и отчим. Рассказать — значит, проявить немотивированную осведомленность. К тому же девочка попала в больницу по другому поводу, который находится в нашей прямой компетенции. Вот мы ее и лечим. Как можем. Свои родственные дела пусть решают вне стационара.

— Чего же вы хотите от меня?

— Сегодня я призналась Борису Вячеславовичу в том, что просила вас заняться Златой, и даже вам не удалось пока выяснить причину ее поступка. Он был расстроен. Нес какую-то чушь о том, что она много времени проводит в интернете. Я ответила, что если и так, то мы имеем дело с последствиями — лечим конкретные расстройства психики, а следить за досугом детей — дело родителей. Понимаю, что это удар ниже пояса, но ничего не могу поделать. У нас с ним взрослый сын, семья — дело прошлое, но я все равно отношусь предвзято и к нему, и к девочке. Отказаться от своей пациентки не могу. Как и у вас в отделении, мне просто некому ее передать, но я прошу вашей помощи, чтобы поскорее довести ее до выписки.

Она немного помолчала.

— Так как насчет последней стопки? Я вас удивила?

— Да, — признался Христофоров. — Но у меня еще есть бокал. О нем речи не было.

Маргарита не спеша застегнула пуговицы пальто, кончиками пальцев тронула Христофорова за плечо. Потрепала или погладила — не разобрал: слишком легко, слишком быстро. Также легко и быстро вышла — это он уже представил, выглядывать из-за вешалки не стал.

Правой рукой Христофоров взял за крученую ножку хинкали и отправил в рот, а левой долил из графина в стопку — до краев.

Хинкали остыли: после ухода Маргариты он выжидал почти полчаса, но она, конечно, не вернулась, чтобы проверить, сдержал ли он данное ей слово. А оно не воробей — вылетело и упорхнуло, зато графинчик — остался. И анекдотец вспомнился кстати:

— Я затрудняюсь сейчас поставить диагноз. Вероятно, это алкоголизм, — говорит психиатр.

— Хорошо, доктор, я приду, когда вы будете трезвым, — отвечает пациент.

Обывательский юмор, не медицинский.

* * *

На цифры у него всегда была хорошая память, хотя с математикой — нелады. Семейный бюджет долгие годы рассчитывала мать, у нее даже образовывались излишки, которыми Христофоров охотно пользовался, когда посреди месяца обнаруживалось, что собственных денег не осталось, и куда они исчезли — пес знает.