Доктора флота

Степкина пассия Зойка Демихова, аборигенша или, как называл здешних девушек Пашка, «вятская мадонна», оказалась на высоте. Ей удалось отправить ночевать к сестре не только мать, но и братца, желавшего во что бы то ни стало провести вечер с будущими знаменитостями морской медицины. Закуска была неслыханной. Помимо обычного винегрета, квашеной капусты и картошки в мундире, на столе лежало тонко нарезанное сало и даже банка американской колбасы, известной под названием «Улыбка Рузвельта». К семи часам собрались почти все. Опаздывали лишь Васяткина Анька и бригадирша. У них недавно кончилась смена, и их ждали с минуты на минуту. Девчонки были давно знакомы и бойко тараторили на кухне. Лишь Лина одиноко стояла в комнате и листала книгу. Вскоре пришли Анька с бригадиршей. Подруга Аньки была мало похожа на девушку, которую рисовало воображение Миши — невысокая, полненькая, веселая украинка с длинной косой. Миша был сноб. В какой-то из книг, изданных еще до революции, он прочитал: «Ноги женщины говорят о многом — о происхождения, темпераменте, способности любить. Толстые ноги встречаются чаще у простолюдинок, женщин простых, хороших матерей больших семей, не знающих истинной радости наслаждений». Ноги у бригадирши были толстые. Первым делом она подошла и поцеловала Васятку, которого видела в первый раз.

— То за Аньку, — сказала она. — Росцвила дивчина от твоей собачатины.

От собачатины или нет, но Анька, действительно, поправилась на четыре килограмма и заметно похорошела.

Когда Миша в очередной раз завел патефон, к нему подошел Алексей. Он долго выбирал пластинку и объявил:

— Дамское танго.

Лина пригласила Мишу. Почти полтанца она молчала. Ее лицо было задумчиво, глаза грустны. Сказала неожиданно:

— Мызников сделал Геночке многоэтапную операцию одномоментно. Как это у вас называется — и торакопластику, и резекцию ребер, и резекцию обломков плеча. При его ослабленном здоровье это было очень опасно. Но теперь он поправляется. И настроение у него лучше. Поверил, кажется, что сможет выздороветь. Спасибо тебе.

— Мне? За что? — Миша плохо понимал, что говорила Лина. Он видел совсем близко ее широко расставленные глаза, ощущал ее дыхание, и это волновало его.

— Если бы не ты, разве приехали два знаменитых профессора? У них таких Геночек тысячи.

За столом Лина оказалась между Алексеем и Пашкой. На душе у всех было торжественно и странно тревожно будто неслышно звенела внутри туго натянутая струна.

— Чтобы вы, мальчики, остались живы! — сказала, слегка ударяя на «о», хозяйка дома Зойка Демихова. — Мы будем ждать вас.

Она подняла бокал и выпила до дна. Все остальные девушки последовали ее примеру. Только Лина продолжала сидеть неподвижно с застывшим лицом. Из-за особого настроения первая рюмка сразу ударила в голову. Миша почувствовал, как все закружилось вокруг, движения стали легкими, исчезли всегдашняя скованность и застенчивость. У бригадирши, ее звали Тая, заблестели глаза, она обмахивала платочком лицо и шею.

— Двое суток не спала, а заместо того, чтоб на койку завалиться, сюда прибежала. Скажете, не дура? Ведь опять спать не придется.

— Почему? — удивленно спросил Миша. — Разве у вас нет выходных?

— «Почему»? — передразнила бригадирша. Она перебросила косу с груди на спину, и Миша подумал, что давно уже не видел такой толстой длинной косы. — Война потому что, хлопче. Не о сне думать приходится, а чтоб танков побольше послать на фронт. — И вдруг, не колеблясь, с режущей душу откровенностью, стала рассказывать о своей жизни: о покойном отце, жестоком пьянице, о матери. В тринадцать лет она осталась сиротой, три года воспитывалась в детдоме, в семнадцать уже пошла работать. — Замужем была, — призналась она. — Только бросил он меня. Другую нашел. Теперь опять девка.

После ужина играли в «бутылочку». Когда горлышко указывало на бригадиршу, она охотно подставляла свои мягкие, пахнущие молоком, губы и закрывала глаза.

— Давайте в «испорченный телефон», — предложила Анька.

Юрка Гурович хитро ухмыльнулся, наклонился к ее уху и невнятно проговорил:

— Игла Бира с мандреном.

Анька удивленно подняла брови и передала дальше. Последняя, Зойка Демихова, сказала:

— Игра бирка с мандражом.

Парни хохотали. Смущенные девчонки недоумевали.

Пашка вел себя по-светски — танцевал со всеми, шутил. Зойка принесла ему гитару, и он запел:

Сегодня наш последний день в приморском ресторане.
Упала на террасу тень, зажглись огни в тумане.
Прилив лениво ткет канву узором нежным кружев.
Мы пригласили тишину на наш прощальный ужин.

Когда он закончил, все долго молчали. Нет, ничего не скажешь, поет Пашка здорово, но эта песня прозвучала по-особенному, так, что у девчонок выступили слезы. Алексей, который весь вечер сидел мрачный и непрерывно курил, тронул Пашку за плечо, шепнул:

— Выйдем в коридор.