Он довольно улыбнулся, и я подумал, что Билли с этой договоренности тоже что-то поимел. Рука медведя вдруг ослабла, и он задергался. Это Билли искал что-то в кармане.
— Так ты выглядишь во время припадков, — сказал я Леви.
— Заткнись, Макси.
Билли сказал кассиру, что выйдет покурить, мы пошли за ним. У помойки он наполовину вылез из своего костюма, достал тонкие, дорогущие сигареты, подкурил, напряженно затянулся и выпустил дым.
— Дам вам ключи, малыши, и вы мотайте-ка отсюда. Подождите меня пару часов, и я приду, ладно?
— Ладно, — сказал Эли. — Только ты нас больше не кидай. Ты что хотел, чтобы мы стояли у твоей двери все эти пару часов?
— Ну, нет, однажды я бы взял трубку. Просто мне было неудобно выпутываться из костюма.
У Билли была потрясающая способность оставаться абсолютно невозмутимым, насколько бы мразотно он себя ни вел. Это даже очаровывало. Но, видимо, не продюсеров.
Получив ключи, мы двинулись за Эли между красных многоэтажных зданий. Я увидел растрепанную женщину, курившую на балконе в одной ночнушке, даже смотреть на нее было холодно (такова эмпатия), и сама она дрожала. К тому моменту, наконец, пошел снег, и он хлопьями оседал на ее плечи. Отчего-то эта женщина средних лет в душевном раздрае очень меня впечатлила. Я следил за хитросплетением пожарных лестниц, за продрогшими, голодными, глазастыми котами, за бабушками, поливавшими цветы за окнами, за надписями, оставленными подростками.
В морозном воздухе мне то и дело чудился привкус гари, и хотя я, совершенно точно, придумал его, он казался мне пронзительно-реальным, и на секунду я подумал о том, что хлопья снега — это пепел.
Леви говорил:
— Слушай, если твой братец такая мразь, может быть ни о чем-то он не договорился. Может быть, просто продаст нас на органы, а? Не зря же он удивился, что нас так много.
— Билли, конечно, своеобразный, — сказал Эли. — Но не настолько.
Саул пожал плечами.
— А даже если и продаст — все равно же прославимся.
Мы все засмеялись. Среди моря незнакомцев, среди неправильно припаркованных машин и домов с грязными ругательствами на стенах, мы чувствовали себя дружными, как никогда. Я вдруг решил, что все эти люди — мои друзья, и это важно. Билли жил в одном из неприметных домов, в его подъезде было сильно накурено, откуда-то сверху неслись крики, обертона типичного супружеского скандала. Лестница была крутой и длинной, с щербатыми ступеньками, по ней непременно должны были подниматься алкоголики с такими же зубами.
— О тоска многоквартирных домов, превращенных в пепельницы! — воскликнул я. — Спорим, здесь кто-нибудь повесился?
Лия сказала:
— А чего тут спорить? На этом пролете воняет так, как будто у того висельника даже есть компания.
— По-моему просто воняет алкашом.
— Да нет, это мусор!
— Незачем спорить, — примирительно сказал я. — Друзья, так пахнет жизнь в большом городе, если у тебя нет денег. Обоссанные социальные лифты Нового Мирового Порядка, и все такое прочее.
Билли жил на последнем этаже. Квартирка у него была крохотная, тесная, но отчего-то по-своему уютная. Больше всего она напоминала меблированные комнаты из фантазий и реальности Ремарка.
— Нормально, — сказал Саул. — Жить можно.
Мы все задумчиво кивнули. Комнатка была одна, на кухне с трудом можно было уместиться втроем, в ванной капля за каплей срывалась на коврик, постеленный у трубы.
— Подтекает, как твоя мамка, когда меня видит, Леви.
Он толкнул меня локтем в бок, получилось безболезненно, но как-то обидно, Леви это умел.
— Все, прекрати.
В комнате почти все место занимала кровать, впритык к ней стояла тумбочка, к стене прижимался колченогий стул.
— Как будто Билли умеет играть в тетрис, — сказал Леви.
— И жизнь его — тетрис, — ответил я, а Эли лег на кровать и стал смотреть в потолок.
— Он придурок, — сказал, наконец, Эли.
— Рад, что мы все взглянули правде в глаза, — ответил я. Окошечко было маленькое, чуть больше экрана планшета, из-за снега совсем ничего не было видно, потерялись очертания дома напротив, и осталось только движение пушистых хлопьев. Лия вытряхнула из куртки множество сладостей в ярких упаковках.
— А ты явно покупаешься на маркетинговые штучки про цвета и рисунки, — сказал я.
— Ага. Только я граблю корпорации.
— Хвалю тебя, солнышко.
Мы расселись на кровати, и, хотя нам было тесно, во всем присутствовал какой-то особенный уют, появляющийся иногда в совершенно незнакомом месте с хорошо знакомыми людьми. Лия взяла упаковку маршмеллоу, пять шоколадок, леденцы, круассан с марципаном, божественно кислые жвачки в баночке с надписью «токсичные отходы» и несколько мармеладок в виде вампирских зубов. К последним налипли волоски и пылинки из ее кармана и, подумав, Лия, одну за одной, съела их сама. Это вызвало у Леви ужас, с которым невозможно смириться.
Остальное мы разделили по-братски, а потом долго смотрели в маленькое окно, пытаясь угадать, что там за ним. Я сказал:
— Окно другого дома.
— А по-моему видно парк.
— Какой такой парк, мы даже не проходили парка!
— По-моему отсюда должно быть видно мост.