Дольче агония

— Ваша старшая дочь.

— А, да, — сказал Арон. — Совсем недавно. Всего два-три месяца прошло. Это нелегко, особенно в ее годы.

(Дочки подрастали, мало-помалу отдалялись, Черри вдруг выскочила замуж и совсем пропала из виду… Но Куррия оставалась с ними бессменно: она все держала в своих руках, вела хозяйство, донашивала старые платья Николь, ласково бранила Анну, когда та забывала вовремя поесть… Арон и Николь сочли бы неприличным сказать, что она для них «почти член семьи»: она им была, и все, и точка. По крайней мере, они так думали. А потом… внезапный удар судьбы. В 1964 году у Николь и Куррии самым нелепым образом возникли одни и те же симптомы: одышка, сердечная слабость, воспаление лимфоузлов. Арон повез обеих — Николь рядом с собой, Куррию на заднем сиденье — в клинику Эдуарда VIII, где им был поставлен одинаковый диагноз: лейкемия костномозговая. Вследствие этого каждой предстояло лечение, соответствующее медицинским традициям ее народа. Арон отлично знал, что это означает, но ничего не сделал, не воспротивился. Он отвез Куррию домой, в Куа-Машу, опять, как всегда, на заднем сиденье; тогда-то впервые в жизни он переступил порог бантустанского жилища — это был шок: стены, обшитые фанерой, две убогие комнатки, украшенные кичевыми безделушками, вот где она прожила столько лет, «член его семьи». Он знал, что муж Куррии потащит ее прямиком к «сангоме», то бишь колдуну, что ее будут пичкать «тхакатхой» — снадобьем на основе человеческих ногтей и волос. Николь же в это самое время с пользой проходила в парижской клинике длительный и дорогостоящий курс химиотерапии. Через полгода Куррия умерла, а Николь выздоровела. Ей предстояло прожить еще четырнадцать прекрасных, полноценных лет, срок достаточно долгий, чтобы увидеть, как Анна станет воинственной поборницей АНК[30] и примет участие в стачечном движении 1973 года в Дурбане, настолько долгий, чтобы порадоваться семерым внукам и внучкам, которых ей подарят Черри и Флор…)

— Да ведь в наши дни все разводятся, — замечает Дерек, грустно качая головой.

— Эй! — сердито обрывает Чарльз. — Это мое запретное слово, черт возьми!

— Ах! Простите! — хором вскрикивают Рэйчел и Дерек, прикрывая рты ладонями.

— Что подойдет в качестве штрафа? — Чарльз вопросительно оглядывается на Шона.

— К примеру, — предлагает Шон, — ты мог бы рассказать историю, в которой Вуди Аллен снимает фильм про Саддама Хусейна.

— Извините, — вмешивается Арон, — это все началось с меня.

— Тогда пусть он снимает его в Израиле, — ухмыляется Шон.

— А вы знаете этот анекдот про девяностолетнюю парочку, которая является к адвокату по поводу того самого слова на «Р»? — спрашивает Леонид.

— Обожаю эту историю! — подхватывает Кэти.

— Адвокат им говорит: «Вы уверены? Я хочу сказать, вы прожили вместе такую большую жизнь, стоит ли теперь все разрушать?» А они ему: «Послушайте, мы хотели это сделать уже полвека назад, но все нам твердили, что надо сохранить семью ради детей. Худо ли, хорошо ли, но теперь все наши дети поумирали…»

Многие сотрапезники смеются, Брайан хохочет во все горло, Чарльз усмехается сквозь стиснутые зубы.

— Это ужасная шутка! — ворчит Бет. Ей вспоминается, как подростком она лелеяла тайную мечту, что ее отец разведется с матерью и женится на ней.