(Она совершенно так же, как теперь ее собственная дочь Ванесса, всегда стыдилась своей матери. Но уж во всяком случае, по другой причине: не материнское тело ее отталкивало, а душа: это ее тупоумие, грубость речи, неотесанность манер. Ее отец Марк Реймондсон был доктором медицины, в то время как мать, Джесси Скайкс, была дочкой крестьянина, свинаря с Аппалачей, которого он лечил от подагры. Как их угораздило?.. Всякий раз, когда она пыталась об этом расспросить, родительские ответы оказывались туманными до бессмысленности. Так или иначе, однажды вечером, оставшись дома одни — прочие члены семейства ушли — куда? к вечерне, что ли? — респектабельный врач-холостяк из Хантсвилла и почти безграмотная семнадцатилетняя писюшка зачали ее, Бет. Случайность. Нет, хуже — ошибка. Но дело было в 1957-м, аборт еще считался преступлением, а роды у незамужней девушки — позором, так что доктор Реймондсон принял достойное решение: он женился на Джесси Скайкс и приобрел домик на окраине Хантсвилла, обосновавшись там с женой и будущим дитятей. Сказать по правде, добрейший доктор не придавал большого значения личной жизни и радостям очага… У него была лишь одна страсть: наука, новейшие медицинские открытия касательно микробов и генов, нервов и некрозов, раковых опухолей и колик. Еще совсем крошкой Бет смекнула, что единственный способ привлечь внимание отца — проявить интерес к его работе. Так и вышло, что к семи годам она выучила наизусть таблицу химических элементов, в десять умела разобрать и снова собрать макет человеческого скелета, каждую косточку к месту пристроить, а в четырнадцать была способна поддержать беседу относительно любой статьи, опубликованной в журнале «Американская медицина». Больше всего на свете она любила засиживаться допоздна в отцовском кабинете за каким-нибудь ученым разговором, зная, что мать давно уже домыла посуду и завалилась спать. Не то чтобы Джесси была противной, нет, она была мила, даже очень, но и глупа не меньше. Ее тело было крепким и стройным, да только она не имела ни малейшего понятия о таких материях, как наряды, прически, макияж. С утра до вечера она разгуливала в одном и том же бесформенном одеянии из набивного хлопка. И, будучи непревзойденной кулинаркой, в отличие от всех других матерей, никогда не прилагала усилий, чтобы как-либо облагородить свой «интерьер». Хуже всего, в глазах Бет, было то, что она не имела ровным счетом никакого честолюбия. Не стремилась стать культурнее, читать книги, понять этот мир. Целые дни она проводила, копаясь в огороде или хлопоча в курятнике. Согнувшись в три погибели, ворча, с налитым кровью лицом, втискивала в почву колышки, прореживала ряды овощей, гонялась за курами, чтобы свернуть им шеи, а потом усаживалась на табурет их ощипывать, бесстыдно расставив ноги, с широкой бессмысленной ухмылкой на лице. Бет никогда не приглашала к себе друзей, боялась, что они станут смеяться, если увидят ее мать во всей красе… или, войдя в дом, обнаружат там пластиковые занавески, старый линолеум «под мрамор» и мойки с накладками из пластика. Она страстно жаждала культуры. Хороших манер. Знаний. Достоинства. Рвалась в мир библиотек, университетов, музеев, исследовательских лабораторий. В глубине души она отказывалась верить, что реально, биологически является дочерью своей мамаши — нет уж, ни за что: этакая Афина, чудесным образом явившаяся на свет из головы отца.)
Тем временем она с ужасом, с наслаждением примечает, что десертные тарелки уже расставлены: перед каждым сотрапезником по одной.
Глава XIII. Хлоя