Долг, честь, мужество

— Поручил сложное дело своему заму, а он напортачил. В общем, мне надо срочно ехать.

— А как же спектакль? — Марина состроила обиженную гримаску.

— Какой, к черту, спектакль! — вспылил Овеченский. — Иди одна.

— Ну зачем же сердиться, милый? — Марина погладила Овеченского по щеке. — Нужно так нужно. Иди. А я позвоню приятельнице, приглашу ее.

Овеченский высадил Марину и помчался к Настасье.

— Слава богу, заявилась, пропащая душа, — обрадовалась Настасья. — Все как будто сговорились.

— Брось тянуть заупокойную, давай ближе к делу, — прикрикнул на нее Овеченский.

— Можно и к делу, — проворчала Настасья. — Только от этого дела хоть в прорубь головой. Серега звонил. Этого ихнего битюга взяли, ну, Ваньку.

— Ах, Ваньку, — повеселел Овеченский. — А я-то причем? Мало ли что там у них...

— Да ведь Генка с ними был, Аким Акимович.

Овеченский подскочил на диване с такой силой, будто сел на раскаленный утюг.

— Как? Ах, паразит! Мало ему было? Заложат, Натка, всех заложат. Ай-я-яй. Как же это я опростоволосился? Чувствовал я, Натка, ох, как чувствовал. Думал, почему этот паскудник целый месяц глаз не кажет. А оно вон куда повернуло! — Овеченский устало опустился на диван.

Настасья поставила перед ним стакан с коньяком:

— Может, полегчает, Аким Акимович?

Овеченский резко отодвинул стакан, так что коньяк выплеснулся и светло-желтым пятном расплылся на скатерти.

— Тут другое лекарство нужно. Ты мне смотри, чтоб в доме ничего лишнего не было!

— А чему быть-то? — развела руками Настасья.

Овеченский грозно взглянул на нее.

— Если что, ты меня не знаешь. Продашь — везде достану, у меня рука длинная. Понятно?

— Само собой, — тяжело вздохнула Настасья и подошла к Овеченскому. — Вот вы, Аким Акимович, грозите, а ведь я, если что, ни адреса вашего, ни телефона — ничего не знаю...

— Может, тебе ключ от квартиры дать? — сверкнул глазами Овеченский. — Сам звонить буду! Прощай!

В начале двенадцатого в дверь кабинета Батурина робко постучали. Капитан Качалов привстал из-за стола и снова сел.

— Волнуешься, Сергей Владимирович? — хитро прищурился полковник.

— Есть немного, — признался Качалов и громко произнес: — Войдите!

На пороге появилась Зинаида Яковлевна в кожаном элегантном пальто. Качалов встал ей навстречу и пододвинул стул.

— Благодарю вас, — чуть слышно произнесла женщина и села.

Сергей Владимирович медлил с вопросами, давая свидетельнице возможность освоиться и этим стараясь расположить ее к беседе.

— Как себя чувствует супруг? — будто из приличия, спросил Качалов.

Женщина вздрогнула, слегка покраснела и, подняв к глазам кружевной платок, ответила:

— Кажется, лучше...

Сергей Владимирович облокотился на стол и подался вперед.

— Понимаете, Зинаида Яковлевна, после таких потрясений не каждый способен сразу осмыслить и рассказать все, что с ним произошло. Но со временем человек восстанавливает в памяти многие детали случившегося. Это могло произойти и с вами. Потому мы и решили вызвать вас еще раз для беседы.

— Да, конечно, я понимаю, но, право, не знаю, с чего начать, — проговорила Зинаида Яковлевна, теребя медные кончики пояса от пальто.

— Ну, хотя бы с того, — подсказал капитан Качалов, — как вы встретились с Иваном Денисовичем Ковалевым.

— Н-е-е-т! — застонала женщина, как-то неестественно запрокинула голову и медленно сползла на ковер.

Батурин с Качаловым отнесли ее на диван и вызвали врача. Уже через час Зинаида Яковлевна Светловидова, сразу осунувшаяся и постаревшая на вид, давала развернутые показания. Перед сотрудниками МУРа прошла вся ее жизнь.

...Как только Зиночка стала взрослой девушкой, родители внушили ей, что она должна выйти замуж непременно за состоятельного человека зрелого возраста. Всех молодых людей они называли голодранцами и ветрогонами. Вскоре подвернулся жених — старый холостяк Аркадий Самуилович. Как раз то, что нужно для счастья: порядочный, заботливый человек, дом у него — полная чаша.