Долг, честь, мужество

— В ресторане, — с готовностью ответила женщина и рассказала полковнику все, что между ними было (разумеется, опуская интимные места) до момента исчезновения драгоценностей и денег.

— А кто вам подарил это? — полковник положил перед Эллой Викентьевной перстень.

— Нашелся! — обрадовалась женщина, надела перстень на палец, вытянула руку и залюбовалась сверкающим бриллиантом. — Супруг.

— Должен вас огорчить, но эта вещь пока останется у нас.

— Хорошо, — вздохнула Элла Викентьевна и вернула перстень.

— Эту надпись вы сделали? — полковник протянул ей фотографию.

— Да, я.

— Сколько таких фотографий вы подарили ему?

У Эллы Викентьевны вспыхнуло все лицо, даже уши. Она отвернулась и еле выдавила из себя:

— Это тоже важно?

— Праздных вопросов мы не задаем, — ответил полковник.

— Две, — Элла Викентьевна опустила голову.

— Одинаковые?

— Да. Он фотографировал, и мы вместе печатали фотокарточки на даче. Пленку я сожгла.

— Записка, которую он вам оставил, сохранилась?

— Я ее сберегла как память о своем легкомыслии, — Элла Викентьевна смахнула платком слезинки с ресниц.

— Ваша молодая приятельница, которая была с вами в ресторане, знает о случившемся?

— Что вы, Павел Михайлович, как можно! Я все похоронила здесь, — женщина дотронулась рукой до пышной груди.

— Марина вам ничего не говорила?

— Говорила, что он чудной какой-то, — оживилась женщина. — Пришел и сразу лег спать, а чуть свет уехал.

— И все?

— Все.

— Где она работает?

— Сейчас, кажется, нигде. Она выходит замуж за хорошего человека.

— Ну что ж, пожелаем ей счастья. У меня вопросов больше нет. Если вы нам понадобитесь, мы вас пригласим, Элла Викентьевна.

— Чем только могу, всегда готова помочь. Вы отдадите мне фотографию?

— Разумеется, но позже.

Хотя уголовное дело на Ковалева, Сергеева, Маркина и Светловидову направили в прокуратуру, сотрудники МУРа не прекращали разыскивать украденный у потерпевшего костюм. Все места, где можно сбыть похищенное, все лица, известные своей склонностью к скупке краденого, находились под постоянным контролем милиции, которой помогали дружинники, члены комсомольских оперативных отрядов, общественность.

Схожий по приметам костюм обнаружил в комиссионном магазине один из дружинников и сообщил в уголовный розыск. Сергей Владимирович тут же выехал на место. Директор магазина с готовностью представил ему квитанционную книжку. А под вечер капитан Качалов вместе с участковым инспектором уже стучал в комнату человека, который сдал костюм.

Дверь открыл пожилой низкорослый мужчина с детским выражением лица.

— Власть пришла, милости просим, — дохнул он на вошедших водочным перегаром.

— Что-то ты часто стал пить, Иван Егорович, — с укоризной проговорил участковый.

Хозяин сел напротив Качалова и спросил:

— Вот ты, мил человек, скажи участковому: могу я выпить на свои кровные или нет?

— Если в меру, почему же нет? — ответил Качалов.

— За последнее время он потерял меру, — вставил участковый.

— Как это потерял? — обиделся Иван Егорович. — Валялся я на дороге, затронул кого? Обойди соседей, спроси любого.

— Чего не было, того не было.

— То-то и оно, — выпятил петушиную грудь Иван Егорович. — Восемьдесят целковых пенсия, да ящичков для посылок настругаю, деньги есть, почему же не выпить? Старуха, царствие ей небесное, та держала. А теперь я сам себе контролер.

— Иван Егорович, да разве, кроме того, чтоб водку пить, другого занятия нет? Она людей до беды доводит, до преступлений, — поучал участковый.

— И это я от тебя слышал, а вот меня не довела и не доведет!

— Как же не довела, если вы плохим людям помогаете? — будто бы к слову заметил Качалов.

Ивана Егоровича как ветром сдуло с табуретки. Он бочком подскочил к капитану и погрозил ему морщинистым пальцем:

— Ты мне это брось! Да я этих ворюг сам... — и он, сжав свои маленькие натруженные кулачки, показал, как поступит с преступниками.

— Оно и видно, — подзадорил участковый. — Грозится, а сам в комиссионку вещи таскает.

Сергей Владимирович пристально смотрел на старика — ждал, как он прореагирует на эти слова.

— Едрена палка, — прошепелявил тот, — эва откуда начал. Доверие я потерял. Обижаешь, участковый. Это ему позволительно ошибаться, — Иван Егорович кивнул в сторону Качалова, — а тебе... Сколько ты меня лет знаешь. Почитай, больше десятка. Так бы и спросил сразу: «Егорыч, когда ты сдавал костюм и откуда он взялся?»

— Так нельзя, сразу с места в карьер, — дружелюбно усмехнулся участковый. — С подходцем надо.

— Ну, да ладно, — Иван Егорович почесал затылок. — В пятницу, значит, торгую я ящичками, и тут подходит ко мне такая фря. Женщина, значит. Баба — мы втроем не обхватим. Одета с модой. И говорит: «Уважаемый папаша, помогите моей беде. Хотела костюм сдать в комиссионный, а пачпорт дома забыла». Прямо скажу, польстился я на такое доверие. Велел ей ящики покараулить, а сам — мигом в магазин. Трешницу она мне преподнесла. Я отказывался, уломала. Квитанцию я ей отдал. Договорились, что она будет наведываться, чтобы узнать, когда продадут костюм. Адресок мой записала.