Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]

Владимир уже хотел было отдать винтовку, но взгляд его упал на руки, протянутые за оружием. Холеные пальцы, на указательном — дорогой перстень. Урасов схватил «солдата» за грудь и так тряхнул, что пуговицы шинели отлетели. Под нею был офицерский китель!

— Ну, паразит, не вышел твой номер!

План восставших провалился. Отряд Самуэли вовремя подоспел на помощь дьерским коммунистам!

…Всплывают в памяти горькие дни.

В ночь на 31 июля в гостинице «Хунгария» никто не спал. Решался вопрос о власти. Молодая Советская республика не выдержала бешеного натиска интервентов. В номерах не сиделось. Урасов тоже бродил по коридорам. Многолюдно, дымно, тихо. Бела Кун уехал на заседание правительства.

— Неужели в самом деле конец? — спросил Владимир у Бенедикта.

— Не будем гадать, обождем…

— Значит, напрасно потрачено столько сил, пало столько товарищей?

— А Парижская коммуна — это напрасно? — ответил Хайду. — Конечно, всем нам очень тяжело. Но надо думать о завтрашнем дне. По всей вероятности, придется покинуть Венгрию. А потом вернемся, непременно вернемся!

Владимир подошел к окну. Дунай. Город. Огни. Спят люди. Вроде бы ничего не происходит. А в это время решается, куда пойдут стрелки истории — вперед или назад.

В «Хунгарию» прибыли Бела Кун, Эрне Пор. Их лица осунулись, потемнели. На щеках и подбородках синела щетина: впервые их видели такими. Казалось, за эту ночь Кун и Пор постарели лет на десять.

Кун обвел собравшихся долгим печальным взглядом. Вздохнул и слегка развел руками:

— Что ж, друзья, много вам говорить не нужно, вы закаленные бойцы и сами все понимаете. Мы могли бы справиться с внутренним врагом, но интервенцию нам не сдержать. Вражеские войска уже совсем близко… Интервенты через два дня будут в Будапеште. Мы вынуждены были передать власть социал-демократам.

Ропот, крики, возмущенные голоса.

Кун молчал. На секунду смежил веки. Открыл. Глаза его полны болью и верой.

— Мы покидаем одно поле боя, чтобы вести борьбу на другом. Главное — сохранить всех бойцов, всех наших соратников. Итак, друзья, за дело!

Погибла Советская республика, младшая сестра Советской России… У Владимира было такое чувство, словно у него отсекли руку. Враги, опьяненные победой, еще яростней набросятся на Советскую Россию, зажатую в огненном кольце фронтов. Родине станет еще трудней. Конечно, Владимир не впал в отчаяние, он уже много пережил огорчений и отступлений, они закалили его, но все же на душе было горько, ой как горько!

«Хунгария» была похожа на разворошенный муравейник.

— Товарищ Урасов, — позвал Эрне Пор, — тебе поручается известить всех русских большевиков, чтобы они успели к поезду.

Итак, общежитие на заводе Маутнера, редакция газеты, к Юстусам и к Ирэн, непременно к Ирэн. Если узнают о ее связях с коммунистами, ей, конечно, придется очень трудно. Владимир вдруг со всей остротой почувствовал, что любит эту девушку, не может жить без нее…

В общежитие завода Маутнера успел как раз вовремя: все были на месте. Печальную весть восприняли мужественно.

— О вас позаботится российский Красный Крест. Он остается в Будапеште для защиты интересов соотечественников и отправки их на родину. Сейчас я улажу некоторые срочные дела и поеду в министерство иностранных дел. Так что не волнуйтесь, товарищи. — Он повернулся к рабочему Маутнера:

— Как вас зовут?

— Матвей Верста.

— Верста? Кличка?

— Не. Настоящая Верста.

— День начинается с юмора. Неплохо!

Владимир помчался к редакции. Несколько минут — и он в «Правде» — газете для русских военнопленных. И здесь все улажено.

Зашагал широко, быстро, не разбирая дороги, машинально в район Восточного вокзала. Владимир думал о судьбе Юстуса и его семьи. Юстус был на фронте, не попал ли он в руки интервентов? Появится ли он в Будапеште? Его, подпольщика, коммуниста, сразу же схватят ищейки контрреволюции. А может, Юстусу удалось скрыться? Так или иначе, надо все выяснить.

Вот наконец дом Юстуса. Двадцать ступенек — как одна! — на второй этаж. Жена Юстуса Анна и сын Артур были дома. «Советская республика пала». Печальное сообщение Анна приняла внешне спокойно. Ей нередко приходилось узнавать грустные вести, поневоле научишься владеть собой.

Урасов дал им надежный адрес и записку.

— Вам нужно укрыться в надежном месте, по крайней мере на первое время…

— А вы?

— Я в Вену. Сегодня вечером отъезд.

И на всякий случай добавил:

— Если вдруг появится Юстус — пусть мчится на вокзал. К восьми. Ну, прощайте.

Теперь Анна не сдержалась, расплакалась…

Посмотрел на часы. Остался ровно час. Двадцать — тридцать минут нужно, чтобы добраться до Ирэн. Столько же — от нее до Западного вокзала. Успеет? Надо успеть. Может, поезд задержится?

Скорей, скорей, скорей! Звонок у знакомой двери. Мать сказала:

— Ирэн на работе. Сейчас ее смена.

Написал на клочке оберточной бумаги: «Дорогая Ирэн! Мужайся. Будь осторожна. Не выдай себя. Ты нужна партии, нужна маме, нужна мне. Очень нужна. Мы еще встретимся. Верю! Владимир».