Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]

— Ага, попался! — вопил штатский. — Ну, теперь-то не уйдешь, мерзавец!

Владимир смотрел на него секунду-другую удивленно, непонимающе. Еще мгновение — узнал.

Прапорщик Виноградов! Это был враг давний, враг смертельный. Избивавший солдат с остервенением, с лютой ненавистью. Терпели, никто не решался дать отпор. Решился один — Урасов. Все мгновенно всплыло в памяти.

Прапорщик, попав в плен, стал верным слугой австро-венгерской охранки, помогал вылавливать революционеров.

Владимира и Ирэн заперли в сарае. (Тюрьма была переполнена.) Виноградов не мог удержаться, чтоб напоследок не выплюнуть свою злость:

— Я тебя сам вздерну, большевистская морда. Я тебе покажу красную свободу и Советскую власть!

В сарае уже томилось несколько обреченных…

…Взошла луна — ненадолго: набежали тучи. Часовые говорили о чем-то своем. Их сменила другая пара: «Три часа ночи», — произнес солдат. Никогда еще на душе Урасова не было так мрачно. Сидеть в полнейшем бездействии и ждать, ждать… Чего ждать?.. Эх, наган бы ему да несколько гранат!

Где-то далеко лает собака. И снова тихо.

Вдруг Владимир вздрогнул. Он услышал за дверью:

— Люди дрянь, мир дрянь. — Часовой сплюнул.

Какой знакомый голос! Неужели это он — Андраш-бачи? Да нет, невозможно, просто похож голос, ведь Андраш-бачи где-нибудь на фронте. За дверью снова плевок, и снова знакомое:

— Люди дрянь…

Андраш-бачи! Он! Владимир тихо позвал:

— Андраш-бачи…

Молчание. Потом:

— Ты кто?

— Я — Володь-Рус. Будапешт. Общежитие Маутнера. Помнишь? Ботинки помнишь?

Как не помнить! Там капрал был приставлен властями для охраны русских военнопленных, но он был для них не охранником, а Андрашем-бачи — дядей Андрашем. Вместе спали, вместе ели, делились куревом, выручали Друг друга. Винтовка стояла в углу общежития. Капрал почти ни разу ее не почистил. «Зачем? Люди дрянь, мир дрянь!» Это его любимые словечки. За него винтовку чистили пленные: чтоб в случае чего не влетело ему. В те дни у Андраша заболела жена. Урасов сшил ему ботинки (кожу украли у Маутнера) для продажи: Андраш смог теперь заплатить врачу.

Андраш-бачи поперхнулся. Отдышавшись, спросил:

— Давно здесь?

— Второй день. Завтра повесят. Можешь нам помочь?

— Помолчи, Володь… — Андраш-бачи зашагал вдоль стены, кашлял. Он думал, его раздирали противоречивые чувства. «Володь — хороший человек. Он много сделал добра. За что такого человека повесят?»

От напряжения у него вспотел лоб.

«Володь — красный. Красные — правильные люди. Они посеяли на нашей земле добрые семена».

Андраш-бачи верил в правое дело Советской Венгрии.

Его сыну, батраку, дали землю здесь, под Шопроном. Впервые в роду Андрашей появилась своя земля. Но красным почему-то не повезло. Сорняк забил хорошие злаки: снова понесло дурманом старых порядков. Даже хуже, чем старых. Его, Андраша-бачи, надеявшегося прожить остаток дней у сына, в своем доме, а не в казарме, насильно призвали под ружье. Землю у сына отобрали. Бросили в тюрьму. Сказали: «Отпустим, если отец снова возьмет винтовку». Пришлось взять. А для чего, в конце концов? Обожгло, как раскаленное железо: он — на стороне богачей, своих врагов, врагов тех, кто сидит сейчас в сарае. Андраш вдруг со всей остротой понял: жизнь этих узников — в его руках. Он может их спасти. Только он! А если не сделает, будет виновен в том, что сгубят хороших людей.

— Помолчи, Володь. Немного помолчи…

Ночь. Медленно текут минуты…

Щелкнул запор, дверь открылась. Лунный свет ослепил пленников. И — исчез. Его заслонила широкоплечая фигура. В дверь шагнул Андраш-бачи. Он сразу узнал Урасова.

— Володь, выходи. Все выходите. Будем бежать…

Крадучись, вышли за ворота. Скорее вперед! Через картофельное поле в кустарники, за ними — спасительный лес.

Сзади хлопнули выстрелы. Погоня! Быстрее, еще быстрее! Надо успеть скрыться, пока лежит утренний туман. Рядом с Урасовым, тяжело дыша, бежали Андраш, Ирэн и двое других.

В густом орешнике передохнули, напились из лесного ручья. Стали думать, как быть дальше.

— Знаете что, — сказал Владимир, — давайте дальше двигаться поврозь. Так будет менее опасно.

Шли на север. Время от времени Урасов внимательно оглядывался вокруг. Овраги. Рощи. Тропинки, уходящие вдаль. «Если все будет в порядке — день, ночь, а к утру — австрийская граница».

Долго лежали под одиноким стожком. Мучил голод Небесный шатер замерцал золотыми светлячками.

— Наведаюсь-ка вон в ту деревеньку.

— Опасно, — прошептала Ирэн.

— Другого выхода у нас нет.

Шел медленно, осторожно. Остановился у крайней избы. На задах огорода — густой терновник. Продрался сквозь колючки. Дом ветхий. Сараюшка под соломенной крышей. Вздрогнул. «Фу-ты, черт, овцы испугался».

Постучаться? Нет, обожду чуток. Дверь протяжно скрипнула. На пороге показался пожилой крестьянин. Заметил, что сарай не заперт, и направился к нему, что-то бормоча.

«Минута подходящая», — почувствовал Урасов.

— Добрый вечер, хозяин. Прости, если ненароком напугал.

— Здравствуй, коли ты человек хороший. Только почему с задов появился?

— Беда привела оттуда. Очень нужна помощь…