ДОЛГ И ОТВАГА

— И все-таки долго! — Крыленко посматривал на настенные часы. Казалось, он отсчитывает каждую секунду.— Пройдите сюда. Вас соединят по телефону с квартирой товарища Ленина.

Баландин вошел в соседнюю комнату. Дежурный телефонист — рабочий парень — несколько раз крутнул ручку разговорного аппарата и передал трубку.

Услышав ответ, Баландин назвал себя.

Дальнейшее происходило в кабинете Ленина.

Баландин слушал стоя — как военный, получающий боевой приказ.

Напутствуя дипкурьера, Владимир Ильич сказал, что ВЦИК и Совнарком постановили германские условия мира принять. Сообщение об этом с минуты на минуту будет передано по радио в Берлин. Но кроме того, ответ надо доставить в письменном виде. Баландин должен немедленно отправиться навстречу германским войскам и передать ответ Советского правительства германскому командованию — там, где это окажется возможным.

Совершался один из самых крутых поворотов истории новой России и революции. Многим этот шаг казался безнадежным. «Принимать германские условия — да это же самоубийство!» — можно было слышать в те дни. Но когда Баландин увидел Ленина, всмотрелся в его лицо, в измученные бессонницей глаза, полные, однако, спокойствия, понял и почувствовал: Ленин верит в то, что в итоге принесет Советской России выигрыш, победу, а не поражение!

«Я стоял перед Лениным изумленный, не проронив ни слова,— вспоминал позже Баландин.— Больше всего меня поразило спокойствие, которое чувствовалось в нем… Он просто излагал, что я должен сделать в этот ответственный, напряженный момент…»

Баландин вернулся в комнату управления делами Совнаркома. Н. П. Горбунов вызвал машинистку, дал ей перепечатать какой-то листок, потом, когда она принесла, зашел в кабинет Ленина и, возвратившись, подал Баландину документ:

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Сим удостоверяется, что предъявитель сего мандата, Василий Баландин, уполномочен Советом Народных Комиссаров передать Германскому Верховному Командованию официальный ответ Русского Правительства на условия мира, предлагаемые Германским Правительством. Он же уполномачивается принять официальный пакет от Германского Правительства, если таковой будет, для передачи его Русскому Правительству.

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин)’.

Первый и второй экземпляры мандата были подписаны лично Владимиром Ильичем.

Распишитесь в получении,— сказал Горбунов и положил перед Баландиным копию удостоверения.

«Оригинал получил. В. Баландин. 24/II— 18 г.» — написал дипкурьер.

После этого Горбунов вручил Баландину запечатанный пакет с ответом Советского правительства. На копии этого документа дипкурьер тоже расписался.

Всего лишь сорок слов содержалось в ленинском документе. Но как много значили они! В них была сейчас судьба республики и революции!

Второй пакет вручил Василию Баландину главковерх Крыленко. Это было обращение к ставке германской армии — считать действительным ранее заключенное соглашение о перемирии и требование, чтобы немецкие войска немедленно прекратили военные действия и не продвигались на восток.

— В ваше распоряжение,— пояснил Крыленко дипкурьеру,— выделен специальный поезд и отряд матросов под командованием товарища Приходько. Матросы уже на Варшавском вокзале. Заезжайте на Мойку, договоритесь, чтобы вам дали переводчика, и сразу — на Варшавский! Помните: ни минуты промедления!

В Наркомате по военным делам Баландин обратился к Подвойскому.

— Да, задача…— проговорил Н. И. Подвойский,— Ни здесь, ни в генштабе надежного человека, знающего немецкий, мы, пожалуй, не найдем. Все старое офицерье. Свяжитесь лучше с моряками.

Но и в Адмиралтействе нужного человека в короткий срок не нашлось. Баландин решил ехать. В пути ведь наверняка встретятся штабы, солдатские комитеты.

…Варшавский вокзал. 24 февраля 1918 года. Десять часов утра. Экстренный поезд из одного вагона и паровоза отправляется на Лугу. По линии летят срочные телеграммы: «Экстренный «Б № 401» пропускать вне очереди».

В Лугу прибыли около двух часов дня. Вокзал, железнодорожные пути были забиты войсками, отступавшими с фронта. А где сейчас фронт? Никто не знал. Баландин отправился к дежурному по станции, а коменданту поезда Приходько сказал:

— Приведите кого-либо из лиц командного состава, знающих немецкий. Обойдите эшелоны, наверняка найдутся.

По прямому проводу Баландин связался со станцией Струги-Белые. Путь до той станции — так сообщили — пока свободен, а что дальше — никто не знает.

— Вот, привел! — встретил его комендант поезда, когда Баландин возвратился в вагон.

На скамье сидели двое в грязных, потрепанных солдатских шинелях — заросшие окопники. Напуганные, они не понимали, за что, собственно, их арестовал матрос… Начали жаловаться:

— Сняли нас с эшелона и повели сюда. А что мы плохого сделали?

Первое, что пришло в голову Баландину: куда с такими «переводчиками» являться? Немцы примут за самозванца и даже не выслушают. И все же стал объяснять солдатам: нужны люди, знающие немецкий. Он, чрезвычайный курьер, едет с поручением товарища Ленина. Если у солдат есть хоть капля революционной совести…