Долг (ЛП)

— Позволь мне посмотреть, — прошу я, снова вытягивая голову, чтобы лучше видеть. Джессика лежит, ее здоровая нога находится под больной. Шина вот-вот спадет, но пока держится. — Где болит? Вот, откинь голову назад. — Я вытаскиваю из кармана салфетку, которую взял с обеда, и наклоняю ее голову назад, чтобы остановить кровь.

— Везде, — говорит она. — Плечи... ой, бедра. Я знаю, что делать. У меня уже было такое. Нога немного болит, но не думаю, что слишком повредила ее.

— Вызвать врача? — спрашивает блондинка с ресепшн. Она кажется испуганной, может быть, больше из-за возможного судебного процесса, чем взволнованная благополучием одного из ее гостей, но, конечно же, во мне говорит циник. Здесь, в отдаленном районе Севера, шотландцы более чем искренние.

— Нет, — говорю им, продолжая смотреть на Джессику, убеждаясь, что она держит салфетку у носа. — У нее будет синяк, но думаю, это все.

Джессика кивает, смотрит на них и улыбается улыбкой, достойной Оскара.

— Со мной все будет хорошо, — говорит она. — Мне жаль. Я не привыкла к этой трости, и слишком поторопилась.

Смотрю на них.

— Я отведу ее в номер. Но если вы хотите принести нам бутылку виски в качестве компенсации, мы будем признательны.

Девушки кивают, радуясь, что все проблемы будут улажены лишь бутылкой «Макаллана», и спешат в кладовку.

Я поднимаю Джессику на руки и поднимаюсь по лестнице, наклоняясь, чтобы по дороге захватить ее трость. Мы добираемся до комнаты, и я осторожно кладу ее на кровать. Несколько мгновений спустя одна из девушек появляется с бутылкой виски пятнадцатилетней выдержки, которую я с удовольствием принимаю.

— Сейчас, — говорю Джессике, снимая стакан с полки над камином. На улице темнеет, небо затянуто облаками. Я быстро наливаю нам два стакана, затем подхожу к кровати и вручаю один ей.

— Спасибо, — шепчет она, прежде чем откидывается назад и проливает виски на покрывало.

Не говоря ни слова, вручаю ей свой полный стакан, а затем приступаю к осмотру ее тела. На ней леггинсы до колен и длинный шерстяной свитер, так что трудно осмотреть тело полностью. Я заставляю ее снять свитер и вижу проявляющийся на плече синяк. Спускаю ее лосины и вижу фиолетовые пятна, проявляющиеся на бедрах, а затем и на колене. К счастью, пострадала лишь здоровая нога.

— Что ж, при падении пострадала эта сторона, — говорю ей, опуская ее свитер, пока она допивает виски из моего стакана. — Уверен, у тебя несколько дней будут синяки, но ты ничего не сломала, кровотечение из носа остановилось, и, думаю, твоя нога будет такой же, как и прежде.

— Имеешь в виду больной и бесполезной? — спрашивает она, ее голос монотонный.

— Эй, — говорю ей, беря ее за подбородок и поворачивая лицом к себе. — Перестань так говорить. Я серьезно. Ты не хочешь, чтоб люди жалели тебя, но тогда и сама должна перестать вести себя так, как человек, которого хочется пожалеть.

Слова просто выскальзывают. Я не хотел говорить так резко, хотя это полная правда. Ей это не нравится. Она замирает, рот раскрывается.

— Не думаешь, что мне будет больно, когда я просто упаду с долбаной лестницы? — вскрикивает она, глаза полны злости. — Считаешь, я должна просто не обращать на это внимания?

— Да, — говорю ей, зная, что уже разозлил ее. — Ты должна встать и справиться с этим.

Она шокирована моими словами.

— Я встала. И справляюсь с этим.

Я смотрю на нее.

— А если бы я не пришел, долго бы ты сидела там, на полу. Я про оба раза.

Она прищуривается.

— Не думаю, что мне нравится эта твоя сторона засранца.

— Это не моя сторона.

— Весело играть в адвоката дьявола, когда сидишь в баре, а не когда приходиться иметь дело с чертовой трагедией. Считаешь, что подобное дерьмо может произойти с кем-то и этот кто-то не должен чувствовать? Что-то случилось с тобой, что-то заставило тебя упасть на колени. — Внутри меня все цепенеет. — Лишь потому, что ты так чертовски хорошо скрываешь это, держа в себе, не значит, что я могу вести себя так же. Ладно, может быть, я в последнее время немного зла и раздражена, ну и что, подай на меня в суд. Справляюсь с этим как могу.

Делаю глубокий вдох через нос. Она права. Я знаю, как похоронить боль глубоко в себе, а она этому еще не научилась, не так, как я. И это, наверное, хорошо.

— Прости, — говорю ей, забирая с кровати пустые стаканы и ставя их на тумбочку. — Я лишь хочу, чтоб ты сохранила оптимизм. Ненавижу видеть тебя такой.

— Знаешь что, Кейр? Я тоже ненавижу видеть себя такой. Думаешь, мне нравится каждый раз превращаться в ноющую стерву, когда ситуация становится тяжелой? А вот и нет. Терпеть не могу быть такой. Из-за чего я начинаю ненавидеть себя, и затем порочный круг продолжается.

Скрещиваю руки на груди, желая иметь возможность сделать что-то.

«Ты виноват в этом, — думаю я. — Если бы ты стал таким мужчиной, которым твой отец хотел, чтоб ты был, ты бы мог поговорить, исправить все. И тогда бы Льюис никогда не отправился туда со своим ружьем».

Игнорирую эти мысли. Я не могу пойти по той же дороге, по которой идет она.