Долг Ордену

Он знает, что скоро его убьют, и ещё: что он будет рад этому дню. Он толкает тяжелую каталку, нагруженную телами, к машинам, и те превращают трупы в кровавую пену.

Многие пленники были затянуты в эти машины и мгновенно лишились жизни. Он думает, что некоторые прыгнули туда по собственной воле. Ему кажется, что это не такой уж плохой выход. Что угодно будет лучше, чем этот непрекращающийся кошмар…

Другой мальчик толкает каталку рядом с ним, но он не помнит его имени. Наверное раньше он его знал, но теперь от его памяти не осталось ни чего: всё лишь насквозь пропитано кровью. Они толкают свою каталку к желобу над клокочущим провалом дробилки и поднимают её, пока куски валятся внутрь, исчезая в ревущем и хлюпающем жерле среди лезвий и молотов. Плоть взрывается, осколки костей и влажное чавканье наполняют воздух.

Второй мальчик поворачивается, смотрит на него и что-то говорит, но он слишком оцепенел, чтобы хоть что-то расслышать.

– Самукван, – зовёт его мальчик.

Самукван? Это его имя? Должно быть… Он поворачивается и, будто глядя в зеркало, натыкается на взгляд полный отчаяния.

– Что?

– Давай, же, – умоляет мальчик, кивая на грязный от крови и кишок желоб. – Я больше не могу так!

– Что? – спрашивает он снова, но его разум слишком измучен.

– Давай сделаем это вместе, – мальчик плачет и протягивает ему руку.

Он тупо смотрит на руку, на самом деле даже не видя её, и не в состоянии понять смысл услышанных слов. Мальчик смотрит на него умоляюще, но он не в силах пошевелиться и сделать хоть что-то.

Тогда, сквозь глухие удары молотов, продолжавших дробить кости и плоть, вдруг послышался дробный лязг и клацанье металлических ног, похожих на паучьи. Мальчик в ужасе обернулся и шагнул по направлению к желобу.

– Они пришли за тобой, – выкрикивает тот напоследок и прыгает вниз.

Только что на его глазах оборвалась жизнь человека, но он ничего не почувствовал даже когда услышал мерзкий рокот демонического механизма, превратившего плоть в кровавую кашу. Он должен был испугаться, но вместо этого почувствовал лишь раздражение от того, что теперь придётся возиться с тележкой одному.