Долг – Отечеству, честь – никому…

«Давши слово писать к вам из Портсмута, я более десяти дней не сдержал обещания и ето не по произволу, – лишь только прибыв сюда, как привязалась ко мне неожиданная гостья и хотя – признаюсь – я не враг женского пола: но ета госпожа в два дни весьма мне наскучила и так изнурила, что я до безконечности был рад от ея отделавшись и теперь едва только поправился. – Но вы, любезнейший князь быть может подумаете, что ваш покорный слуга, сделавшись из солдата сентиментальным путешественником, для приключений подцепил какую нибудь Леди (разумеется невысокого целомудрия), которая утомила его ласками… Боже упаси! Я не в числе тех вояжоров, которые рыщут по свету, чтоб наполнить записные книжки замечаниями где и как умеют ладить, – а в альбомы вклеивать портреты снисходительных красавиц и тем выдавать их за примерных Клеопатр, нет, я им не подражатель и чтоб разрушить ваше сомнение, быть может, родившееся от не связнаго моего разсказа – пожалуюсь, что у меня была лихорадка. Предположение мое прожить в Портсмуте более месяца должно измениться потому, что Лондонское Адмиралтейство позволило мне обойтись gossipy [праздно], то есть побыть в мастерских только один день, а посещать всегда, как-бы мне захотелось. Для Портсмута я доволен и с тем – потому что здесь уже не впервый раз: но как должно думать, что и для Плимута мне нет снисходительнейшего разрешенья для обозрения порта: то я буду весьма жалеть и быть может найдусь в необходимости просить чрез посольство вторичнаго разрешения. – В пятницу морским путем продолжаю мой вояж и ето для того, чтоб не раззнакомиться с старим приятелем – морем, и естли вам угодно порадовать меня вестями прошу адресовать в Плимут —. Лондон теперь богат на новости и естли верить всему печатному и говоренному, то и для вас не совсем покойно; но не думаю, чтоб всему можно было верить, я полагаю – не возможным однакож, чтоб вы были теперь без занятий дипломатических, а следовательно и времени для себя имеете – не много; естли же досуг вам позволит – уведомьте не приехал ли князь Ливин и нет ли чего из России; – а я из Плимута не промину бить вам челом – грамотою. Простите шуткам в письме и будьте уверены в истинном моем почтении и совершенной преданности, которые я не престану поддерживать воспоминаниями приятных бесед, где вы заставляли нас забывать, что мы не в России, и где я за вашими мыслями и поезией волочился как за любовницей. Покорнейший слуга Александр Казарский»².