Долг ведьмы

Я лежу на чём-то очень мягком, невесомом, будто на облаке. В огромные, зашторенные лёгкой занавеской окна апельсиновым соком втекает свет заходящего солнца. С пляжа доносится шелест волн и крики, встревоженных окончанием дня., чаек. Надо мной, ярко-розовая крона какого-то дерева и две склонённых головы. Одна принадлежит куратору Молибдену, другая – белокурой, незнакомой женщине, преклонных лет.

– Ты в целительской, – произносит женщина. – Ты получила большое облучение магической энергией, что привело к началу разрушения твоей нервной системы. А также, я обнаружила множественные ушибы мягких тканей и несколько ссадин, которые были мною легко устранены. Какое-то время тебе придётся побыть здесь, пока твоё здоровье не стабилизируется.

Сухо, по-деловому, со знанием дела, и противно до слёз. Сейчас мою нервную систему подлатают, отпоят какими-нибудь таблеточками, всобачат парочку уколов, или чем там магов лечат? И вновь отправят грызть гранит науки, в когти озлобленных однокурсников и равнодушных учителей. Ведь знала же эта училка о последствиях работы без формы. Знала, и даже не поинтересовалась, по какой такой причине одна из студенток явилась в непотребном виде. Вкатала штраф и продолжила урок. А что дальше будет? Что ещё приготовили для меня Змея и компания? Минута за минутой, день изо дня, они будут сводить меня с ума, строит пакости, избивать в душевой. Плюс ко всему, сложная программа академии, включая уроки физкультуры.

Чёрт! А ведь дома, недоеденный пирог, пакетированный чай с липовым цветом, новый, недавно купленный в киоске роман Анны Огненной о хане пустынных земель и непокорной северянке. Дома всё так понятно, стабильно и просто. Утыкаюсь лицом в облачное ложе, вдыхая мягкий, чуть горьковатый дух. Так свежо и радостно пахло в детстве, когда мы с Полькой гуляли во дворе детского дома и срывали цветы для венков. Господи! А ведь были в моей жизни счастливые минуты. Были, были, были! А я не ценила, принимала их как должное, как нечто обыденное, поднадоевшее.

Реву открыто, всхлипывая и вздрагивая всем телом. Плевать! Пусть смотрят. В груди сжимается плотный, ворсистый комок, глаза жжёт от едких слёз, голову сдавливает раскалённый обод.

– Это какой же дурой надо быть, чтобы явиться на урок почти голышом, – цедит сквозь зубы куратор. На лице играют желваки, в прищуренных серых глазах холодная, как сталь кинжала, злость. – Что за тупое, ослиное упрямство, Жидкова? Почему не нашла меня? Почему не рассказала?

А, действительно, почему? Хотела показаться сильной? Всем доказать, что меня не напугать, не сломить? Да им плевать! И однокурсничкам, и телеграфной училке. Одни поглумились и забыли, другая, тупо провела урок. До моих чувств никому нет дела. Только я ношусь с ними, как курица с яйцом. Этим и Полинку от себя отвратила.

– Вам больно? Сделать для вас успокоительный коктейль?

Голос врачихи звучит чуть более участливо и тепло, может, поняла, что переборщила с официозом, может, решила подсластить пилюлю. Однако, мне плевать. Реву ещё громче, не специально, разумеется. Наверное, это самое участие и подливает масла в огонь. Участие и осознание того, что никакие таблетки мне не помогут. Ничего не поможет. Сегодня эти мымры разорвали мою одежду, завтра- подсыплют отраву в питьё, а если не сдохну, подкинут змею или ядовитого паука. Каждый день в напряжении, каждый день в ожидании пакостей. Нет, я не боец, не отважная дева-воительница, принимающая вызов и готовая держать удар. Я слабая, болезная девушка, мечтающая жить тихо, незаметно и скучно, желающая лишь двух вещей, крыши над головой и сестры рядом.

– Да, Ирина Ивановна, – отвечает за меня Крокодил. Тьфу ты! Куратор Молибден, чёрт бы его побрал. – Это, как раз то, что ей нужно. И, пожалуйста, сделайте так, чтобы она была готова к завтрашнему собранию.

Взгляд холодный, припорошённый усталостью и раздражением, ни проблеска жалости, ни крупицы участия. Да и чего я, собственно, ожидала. Неужели думала, что он вот сейчас бросится разыскивать моих обидчиков и бить им морды, как когда-то давно, в детском доме. Нет! Детство прошло.

Мы окончательно и бесповоротно чужие, и глупо надеяться на защиту и снисхождение. Ему даже не интересно, что случилось и почему я появилась на уроке в таком виде. Наверняка, списывает это на демарш с моей стороны. Он даже не удосуживается рассказать мне о собрании.

Молибден выходит, тихо затворяя за собой дверь. Лежу, вслушиваясь в звуки, доносящиеся с улицы. Такие счастливые, беззаботные, какие сопровождают жизнь любого курортного города. Море, визг купальщиков, музыка. Закрываю глаза и представляю себя в маленькой квартирке, что мы с Полькой снимали прошлым летом. Сейчас в комнату ворвётся сестра, весёлая, с озорным блеском в глазах, загорелая, пахнущая солью и фруктовым дезодорантом.

– Скучно! – вскрикнет она. – Идём на улицу, не книжки же читать, в самом деле, мы приехали.

И я, с неохотой отложив роман, плетусь к платяному шкафу, чтобы выбрать платье для вечерней прогулки, одно из двух имеющихся.