Пробегаю глазами по залу, в поисках Олеси, но не нахожу. Толи она не посещает студенческую столовую и обедает в общежитии, толи сегодня решила обойтись без завтрака.
– Я не спорю, здесь порядки жёсткие, – разглагольствует пышногрудая блондинка за другим столом. – Но отправлять человека в подвал ради какой-то дуры, неспособной себя защитить, это слишком.
Обречённо понимаю, что соседи по столу блондинке не возражают, напротив, мычат нечто согласное.
Больная нога мешает быстро и уверенно идти, поднос ходит ходуном в дрожащих, от предчувствия неприятностей руках. Подхожу к столу, где сидит моя группа, ощущаю на себе, полные злорадства и превосходства взгляды. Лидия деловито раскладывает тарелки, не давая мне поставить свой поднос, Стас пинает табуретку, и та отлетает в сторону. Всё молча, с нарочитым безразличием, словно меня и вовсе нет.
– Я могу сесть? – задаю вопрос, с отвращением замечаю, как жалко дрожит мой голос.
– Не можешь, – отрезает Милана. – Греби отсюда, убогая, и Молибдену пожаловаться не забудь.
В столовой тишина, каждый присутствующий ждёт моей реакции. Чёрт! Почему кидаться тарелками, таскать за волосы и надевать салатники на головы хамам – не мой метод? Почему я такая, как говорит Полька, мягкотелая? Надеюсь на благоприятный исход, хочу подружиться, иду на компромиссы, когда невооружённым глазом видно, что мирных переговоров тут быть никак не может?
Ладно, хрен с ними со всеми! Поставлю поднос на подоконник и поем. А в столовую больше не ногой, в конце концов, есть общежитская кухня с полным холодильником продуктов.
Беру поднос, направляюсь в сторону окон, слышу позади себя тягучее, заунывное пение и вскрикиваю от омерзения. Всё содержимое моего подноса покрыто зелёными, извивающимися червями, и эти черви пульсируют и надуваются, с каждой заунывной нотой. К пению, как аккомпанемент, присоединяется дробное постукивание ложек и смех. Пытаюсь отбросить поднос, полный вспучивающихся гадов, но руки словно приклеены. В голове каша, к горлу подкатывает тошнота. Сквозь пелену слёз вглядываюсь в искажённые глумливой радостью лица, в тщетном поиске сочувствия хотя бы от кого-то. Но заступаться за меня никто не торопиться, студентам гораздо интереснее узнать, чем закончится шоу.
Черви принимают форму шаров, и наконец лопаются. Грудь, шею и лицо окатывает мерзкой, зловонной и липкой жижей, а поднос и тарелки летят со звоном на пол, под всеобщий хохот.
– Здесь занято! – припечатывает Света, когда я делаю попытку сесть на свободное рядом с ней место. Многодетная мать, поспешно, как-то нервно, кидает на пустой стул свою сумку, сверлит колючим взглядом из-под очков. Остальные студенты, заполняющие аудиторию, даже престарелая Лидия, также заняли пустующие сидения сумками, чётко давая мне понять, что мне нет места, ни рядом с каждым из них, ни в аудитории вообще.
Странное оцепенение, сковавшее меня во время собрания, прошло, как проходит эффект анестезии, после лечения зубов, и теперь я как нельзя более уязвима. Всей поверхностью кожи чувствую неприязненные, гадливые взгляды, ехидные улыбки, злобу в каждом жесте, в каждом движении.
– И сюда нельзя! – взвизгивает Милана, стоит мне только приблизиться. – Ты что, слепая, не видишь, сумка лежит?
С трудом сдерживая едкие слёзы, подхожу к коренастому, светловолосому парню, кажется, его зовут Костя. Надеюсь на мужское благородство, сдержанность и снисхождение к женщинам. Зря. Костик, без слов, вытягивает на свободном стуле свои длинные ноги.
С ужасом понимаю, что происшествие в столовой, всего лишь начало моего персонального ада, с этого дня, все они, вся группа, да и, наверное, студенты других курсов, ополчились против меня. Меня будут игнорировать, испытывать моё терпение на прочность, стараясь довести до безобразной истерики, день за днём втаптывать мою самооценку в грязь, превращая в забитое, тупое, бессловесное существо. И если я сейчас дам слабину и уйду, покину аудиторию, хлопнув дверью, они выиграли, победили. Да и нельзя уйти, предмет «Созидательная магия» считается обязательным, и штрафы за его прогул довольно серьёзные. Но как же хочется уйти! Запереться в своей комнате, уткнуться в подушку носом, всласть пореветь.
В глазах всё двоится от слёз, в горле набухает волосатый ком. Солнце, до краёв заливающее аудиторию, кажется слишком ярким, слишком агрессивным.
Они ждут, что я начну бегать от стула к стулу, ища, куда бы опустить свою задницу, ждут и веселятся, вымещая на мне всю свою обиду, всё своё недовольство, весь свой страх.
Сморщенное, словно гнилой томат, лицо Регины удовлетворённо щерится, трясутся, сдерживая смех, потрескавшиеся желтоватые старческие губы.
– Я здесь ни при чём! – хочется заорать мне. – Хотите отомстить – мстите Молибдену!
Но, разумеется, я этого не делаю. Понимаю, что бесполезно. Да они все только того и желают. Им хочется моих слёз, моих оправданий, моего унижения и скрытой надежды на прощение и снисхождения.