Долгая дорога домой

– Сомневаюсь, что мы ее найдем, – вздохнул Лоренцен. – Нам с трудом удалось собрать деньги на эту экспедицию. Думаешь, кому-то удастся получить финансирование для новой? Дома слишком много проблем, чтобы парламент продолжал тратить бюджетные средства на то, что все больше напоминает поиск ветра в поле, а желающих сделать пожертвование становится все меньше.

– Тебя это не волнует? – спросил турок.

– Ну… я полагаю, волнует. Но я никогда не планировал насовсем покинуть Солнечную систему. – Внезапно его озарило. – Однако для тебя это много значит, да, Кемаль?

Инженер кивнул.

– Да. Значило. Я приближаюсь к тому возрасту, когда хочется где-то осесть, завести семью. Но что человек может делать в Системе? Работать на других всю свою жизнь. А я хочу работать на себя. Я думал… а, проклятье. – Он умолк и пустыми глазами уставился на равнину.

– Искра надежды еще есть, – сказал Лоренцен. – Быть может, аборигены живут под землей или в каком-то подобном месте. И их не будет волновать, если мы поселимся на поверхности. Они даже будут в выигрыше – благодаря торговле и всему прочему.

– Быть может. – Глаза Гуммус-лугиля сверкнули, потом вновь стали жесткими. Волосатая рука сжалась в кулак. – Но с первой экспедицией что-то произошло! Подозреваю, местные убили их и замели следы…

– Сомневаюсь, – возразил Лоренцен, хотя и ощутил в груди слабый укол страха. – Как они добрались до корабля на орбите? Нет, я думаю, их убил космос. Случайный метеорит в неудачный момент или…

– С космическими кораблями больше не происходит подобных вещей.

– Вполне может произойти, если сойдутся невероятности. Или, послушай, ты говорил, что на «Гудзоне» была попытка саботажа!

– Ага. Погоди… хочешь сказать…

– Я ничего не хочу сказать, Кемаль. Но дома есть группировки, которые противостоят самой идее колонизации. Ресуррекционисты считают, что это против воли Божьей. Монархисты, коллективисты и евгенисты – фанатики, и всем известно, что они лишатся даже того крошечного шанса прийти к власти, что у них остается, если человечество начнет покидать Систему. Еще есть группа Хилтона, с ее неясным страхом перед самой концепцией колонизации, псевдонаучными идеями о внеземных болезнях и вторжении колонистов, мутировавших в нечто странное и враждебное… Понимаешь?

– Бомба на борту «Да Гамы». – Гуммус-лугиль потер подбородок. – Это было бы несложно, его не строили с нуля, в отличие от «Гудзона»… Разумеется, сложно понять, как удалось влезть в наш конвертер. Все наши работники, вплоть до последнего электрика, прошли правительственный отбор как раз на предмет склонности к саботажу. Но это возможно. Возможно.

– В таком случае… – Лоренц испытал легкий триумф. – В таком случае, нам нечего бояться.

– Но этим мерзавцам есть чего бояться от меня! – Рука турка легла на пистолет.

Прошел еще один день. Взошло сине-зеленое солнце, заклубились туманы, заблестела роса, травы засверкали металлом. Шесть часов спустя взошло красное солнце, и день разгорелся в полную силу. Облака были то красноватыми, то зеленоватыми, двойные тени окрашивались в их цвет, растительность мерцала переменчивыми оттенками на ветру. Первый закат был не слишком зрелищным, ведь Лагранж II еще стоял высоко в небесах, но его огненное сияние придавало вечеру странное ощущение. Парадокс: становилось прохладно, даже немного промозгло, когда светило только меньшее солнце, однако таинственный красный свет напоминал печь. Второй закат обычно представлял собой великолепный ало-оранжево-золотой костер. Потом наступала ночь с ее мерцающим звездным великолепием. Всходила Сестра, красная с одного бока и сине-зеленая с другого, а в центре темная, лишь слабо подсвеченная лучами, отраженными от Младшей. На горизонте она казалась огромной и, даже поднявшись достаточно высоко, все равно оставалась такой большой, что привыкшие к Луне люди не могли избавиться от тревожного ощущения, будто она падает на них. Ее свет был таинственной бело-серебристой рябью, мерцавшей на росе и изморози. Ночь казалась человеку большой, тихой и странной. Она захватывала Лоренцена. Он гулял один в холодном безмолвии, погруженный в свои мысли, и ощущал вызов неба и мира вокруг.

Быть может, он бы и захотел переселиться сюда. Новая планета примет любого человека; он мог бы получить собственную обсерваторию на космической станции, испытывать собственные идеи, смотреть на собственную землю и осознавать, что она принадлежит ему и его детям.

Но местные… Он вновь упал духом.

Еще один день, и еще один.

Лоренцен сидел под своим привычным деревом с привычной книгой, когда услышал свое имя. Он поднял глаза. Лагерный репродуктор гремел голосом Гамильтона:

– …явиться в канцелярию капитана.

Лоренцен встал, гадая, что случилось, и зашагал обратно, в круг орудий.

Гамильтон сидел за столом в одном из бараков. Рядом с ним стоял Эвери, на вид встревоженный. Здесь также были Торнтон, Фернандез, Гуммус-лугиль и фон Остен.

– Все в сборе, – негромко произнес капитан. – Можете поделиться своими новостями, мистер Эвери.

Психмен откашлялся.