Долгая дорога домой [1983, худож. Э. П. Соловьева]

Сначала ей смешно было наблюдать за этим, потом пришла досада: дурачок какой, стоит, мерзнет. Сколько Оксана ему ни говорила, чтоб он двигался, бегал, он стоял как приклеенный. Приходилось одевать его потеплее. А девочки даже и не замечали его.

Но все-таки им пришлось обратить на него внимание.

Они играли в мячик, мяч покатился по асфальту в сторону толстого задиры Лешки Смолина. Тот схватил мяч и стал подбрасывать высоко вверх. Мяч мог улететь на крышу гаража, откуда девочкам конечно бы не достать его, и они, как синички, стали налетать на Лешку, пытаясь отобрать у него мяч. Но он, дразня их, стал подкидывать мяч еще выше, и мяч уже стал опасно отклоняться в сторону гаража.

— Отдай! — громко закричала Вика. — Отдай, хулиган!

И тут Кузя подлетел к Лешке, взмахнул своим автоматом и треснул его по спине. Еще размахнулся, еще ударил!

— Отдай сейчас же! — басом закричал он.

Оксана торопливо полезла на подоконник. Она высунулась в форточку как раз в тот момент, когда Лешке попало автоматом по руке. От боли он выпустил мяч, но другой рукой дал Кузе такую затрещину, что у Оксаны сердце зашлось, а Кузя повалился лицом прямо на асфальт.

Оксана летела со второго этажа, и ее воображение рисовало самые страшные картины: расплющенный нос, рассеченный до кости лоб, сломанная рука, сотрясение мозга…

Кузя стоял в окружении девочек. Они отряхивали его пальтишко, шаровары, а Вика платком осторожно протирала щеку вокруг ссадины.

Оксана поразилась: на лице сына она увидела затаенную гордость и… счастье.

Дома, когда она стала его умывать, а потом еще достала из аптечки зеленку, он все-таки расплакался.

— Вот девочки во дворе услышат, красиво будет? — сказала Оксана.

И Кузя сразу замолчал.

Это была любопытная вещь — любовь такой крохи. Он мог прийти и сказать:

— А правда, синяя шапочка лучше всего?

И Оксана знала, что у Вики появилась обнова.

Мог прийти и огорченно заявить:

— А в третьем классе столько уроков задают — дохнуть некогда.

В школу он теперь ходил спокойно и не волновался даже в четверг, когда было рисование.

— Ну, что сегодня учительница сказала про твой рисунок? — интересовалась Оксана.

— Ничего не сказала, посмотрела и дальше пошла.

А как-то похвастался:

— Сказала, что деревья и цветы у меня лучше получаются, чем машины и люди.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Оксана. — Даже настоящие взрослые художники не всё умеют хорошо рисовать. Одни рисуют природу — их пейзажистами зовут, другие море — маринисты… Ты, значит, пейзажист.

— А кто машины рисует, они как называются?

Оксана никак не могла вспомнить, что слышала об этом. Дизайнеры? Нет, не то. Урбанисты, что ли?

— Я не знаю, — призналась она.

— А Вика все знает, — убежденно сказал Кузя.

— Конечно, Вика все знает. — Оксана поймала себя на том, что чуть не сказала «твоя Вика». Вовремя спохватилась.

Как бы то ни было, но теперь ей легче было с Кузей справляться. Стоило сказать, что девочкам — Кате, Вике — не понравилось бы, услышь они, как ему по десять раз надо напоминать, что пора спать, — он тотчас же вставал и отправлялся в постель.

Если ему не хотелось идти с Оксаной в магазин или на рынок — Оксана не любила оставлять его одного во дворе, — опять-таки можно было прибегнуть к испытанному средству:

— Я видела, как Вика сегодня помогала маме нести сумку из магазина. Вот что значит большая девочка, понимает, что маме тяжело.

И Кузя шел с Оксаной в магазин или на рынок.

Как-то Кузя прибежал весь потный, встрепанный и сразу бросился к своим книжкам.

— Ты что там роешься, что тебе надо?

— Вика просила принести ей «Нахаленка».

«Нахаленок» был из серии подарочных, и Оксана строго сказала:

— Эту книгу нельзя, она новая.

— Мы только посмотрим, и я принесу.

У вас у всех руки грязные, вы испачкаете книгу. Нельзя.

Кузя нервно стал кричать, что они не испачкают книгу, что он обещал Вике, что он помоет руки. Он побежал в пальто в ванную, открыл кран с бешеной струей воды, намочил рукава…

Оксана решила проявить твердость: еще не хватало, из-за какой-то девчонки он будет истерики закатывать.

— Выйди из ванной! Никакой книги не получишь! Все!

Кузя вдруг зарыдал. Она никогда не слышала, чтоб он так рыдал, с таким отчаянием, с такой болью. Оксана почувствовала себя убийцей.

— Кузя, послушай, разве можно так! Маленький мой, да что ты, разве мне жалко для тебя книгу, просто я не хочу, чтоб ты так торопился, так бегал. Ты ведь весь вспотел, руки пошел мыть в пальто. Вот папе расскажу, посмеется. В пальто руки мыть!

Оксана смеялась, а у самой были слезы на глазах. Она помогла Кузе раздеться, умыла ему и руки, и лицо, напоила водой и, когда он перестал всхлипывать, снова одела, дала ему эту трижды неладную книгу.

— Вот теперь другое дело, теперь я вижу, что книжку ты не испачкаешь. Теперь, пожалуйста, иди.

Кузя медленно, словно у него уже не было никаких сил, отправился во двор.

Вика не ждала его, играла с девочками. Но Кузя покорно, как вассал какой-нибудь, пошел к ней, издалека протягивая руку с книгой.