Долгая дорога домой [1983, худож. Э. П. Соловьева]

Но на другой день Николай сказал, что звонила мать. Путевку, на которую она рассчитывала, отдали другому, и она остается дома.

Оксана прекрасно поняла, что путевку никому не отдали, просто свекровь испугалась, что ее сыночек действительно проскучает Новый год, да еще с такой женой, как Оксана. Наплевать, что она там думает. Во всяком случае, Оксана ей ничем не обязана — все, что она делает, она делает для сына, а не для нее.

Пролетело два года.

Кузя стал ходить в школу. Это было непростое время. Кузя ходил в «продленку», там делал домашние уроки, но с ним приходилось заниматься еще и дома. А главное, что он невзлюбил школу, иногда даже плакал, собираясь туда по утрам. Все дело в том, считала Оксана, что учительница в первые же дни глупо посмеялась над Кузей. Вернее, над его чтением. Мальчик рано стал читать. С одной стороны, вроде бы Евгения Петровна сделала доброе дело, научив его так рано читать, но с другой стороны немало и навредила: Кузя читал так, как писалось. Например, нажимая на «о» — «корова», «молоко». Совершенно отчетливо произносил ненужные согласные — «Я шел по лестнице», «На улице солнце».

Слушать его было забавно. Но забавно было родителям и друзьям, а учительнице это совсем не нравилось.

Кроме того, рисовал он неважно. А молодая учительница, вместо того чтобы похвалить за старание, обращала внимание только на недостатки.

Она могла, например, не думая о последствиях, сказать:

— Где это ты видел пузатый автобус?

Ребята, конечно же, покатывались от «пузатого» автобуса — им ведь только дай предлог посмеяться… А бедный Кузя незаметно, чтобы не увидели ребята, не задразнили плаксой, глотал слезы.

Оксана не представляла, как обо всем этом говорить с учительницей. Заденешь ее самолюбие, еще, пожалуй, потом отыграется на ребенке. Выведет его в разряд тупиц, попробуй потом докажи, что это не так. Затурканный ребенок и в самом деле всегда выглядит тупицей. Кузя и так уже стал хуже читать, глотая слова и без всякого выражения, А с каким вдохновением читал он раньше, когда его слушала любящая публика: мама, папа, бабушка… Он хорошо разбирался в вопросительной интонации, восклицательной…

«Жива была бы Евгения Петровна, она бы нашла выход», — не раз вспоминала свекровь Оксана.

Умерла Евгения Петровна совершенно неожиданно. Как рассказывали ее сотрудники, протянула руку к вешалке за пальто, качнулась и упала. Когда прибыла «скорая», ничего уже сделать было нельзя.

Честно сказать, Оксана не слишком горевала: свекровь так и осталась для нее далеким человеком, но жаль было Николая, очень тяжело переживавшего смерть матери.

И, конечно, с Кузей стало сложнее, хотя в то же время жить стало как-то проще, не возникало так часто разногласий с Николаем. Вроде стали они друг другу ближе, единее, что ли. Больше ведь у Николая теперь не было никого, кроме Оксаны и сына.

Посоветовавшись с Николаем, Оксана взяла отпуск, чтоб помочь Кузе. Она наблюдала за своим мальчиком, и ей страшно становилось за его судьбу: какой-то он уж очень беспомощный, неуклюжий. Не в меру доверчив: каждый может его обмануть. И совсем не умеет постоять за себя.

Дома она часто ругала Кузю:

— Что ты стоишь как баран! Тебя бьют, а ты даже убежать не можешь! Дай сдачи, тогда к тебе никто лезть не будет, здоровый же мужик!

Иногда и грозила:

— Увижу, что ты не защищаешься, когда тебя обижают, — домой не пущу.

Она не знала, как помочь Кузе ломать свою натуру, вырабатывать характер. Это ведь целый день надо смотреть за ним, заниматься с ним. Бросить работу? Но это, во-первых, значит стать все равно что домработницей — ходить целый день в халате, с тряпкой, вытирай да подтирай, а во-вторых, на несколько лет обречь себя на нехватки. Неужели опять Николаю начать работать сверхурочно? Не видеть ни дня, ни ночи, как в начале их семейной жизни. Будь жива Евгения Петровна, она сейчас была бы на пенсии, занималась бы с Кузей, и не было бы с ним никаких проблем.

Оксана сидела у окна, штопая колготки Кузи, и вдруг в открытую форточку услышала его звонкий голосок:

— Не рибина, а рябина. Ря-би-на, понимаешь?

Опять он кого-то учит, ахнула Оксана. Сколько раз этому грамотею говорила, чтоб не исправлял никого, тем более, что пишется так, а говорится иначе, нет, снова за свое. Кто его любить будет, такого умника? Кто это захочет быть в дураках? Она выглянула из-за занавески и увидела Кузю и третьеклассницу Вику.

— Рябина? — удивилась Вика. — Это точно?

— Точно. У меня дома книжка есть про все деревья. Даже про пальмы.

— Ты что — любишь читать?

— Люблю. У меня миллион книг. А еще «Мурзилки», «Веселые картинки».

— Молодец, что любишь читать, — похвалила Вика.

И эта такая обычная вроде бы похвала вдруг вогнала Кузю в краску.

— Ты в каком классе учишься?

— В первом.

— Вот и правда молодец. В первом классе, а уже любишь читать. Наверное, отличник?

Кузина правдивая натура не позволила ему хотя бы промолчать:

— Нет, не отличник: я рисую плохо.

Но Вику это не обескуражило: