Долгая дорога домой

15 ноября меня вызвали в военкомат, расспросили, все записали и отпустили домой. Прошел месяц, снова вызвали, но на этот раз дали повестку, на основании которой я должен был уволиться с работы. Я получил расчет около 3500 рублей. Военком отпустил меня на три дня, чтобы я из Тав-Даирского сельского совета принес какую-то справку. Я поехал в Симферополь к тете Айше, там был дядя Сеит-Ибрам. Вместе с ним мы пошли в Тав-Даир к тете Пемпе. Вместе с ней пошли в сельсовет и получили соответствующую справку. Потом я пошел домой в Суюн-Аджи, рассказал, что приготовленные подарки остались в Саках и пусть отец туда поедет и сам их заберет. Оставил родителям немного денег. Попрощался и пошел в Симферополь. Наша собака Сарман провожала меня до Муллиной балки. Я попрощался с Сарманом, пожал ему лапу и, вытирая слезы, пошел дальше. Потом мне рассказывали, что Сарман каждую субботу выходил в Муллину балку, часами ждал меня, а потом с грустью возвращался домой. Это было связано с тем, что когда я учился, то каждую субботу возвращался домой и каждый раз Сарман встречал меня на этом месте, а потом до этого же места провожал. Правду говорят, что собака – друг человека. Бедняжка не дожил до моего возвращения. Его зачем-то застрелил Сейдамет агъа.

24 декабря в большом зале школы специально для меня организовали прощальный вечер. Играла музыка, пели, танцевали. Я прощался с мирной жизнью. Иван Афанасьевич сказал мне тогда: «Танцуй с какой хочешь и делай что хочешь с этими девочками». Девочки и сами были нахальные.

Хозяин квартиры и его жена тоже устроили прощальный обед и даже вернули все деньги, которые я им выплачивал за квартиру и еду. Поблагодарили за честность, аккуратность, дружбу. Проводили до места отправки. Вместе со мной в армию забрали еще двух моих коллег – учителей Евгения Чеснокова и Рыкованова. На мое место приехал работать студент второго курса Лепехов.

Среди новобранцев прошел слух, что нас отправят в ДВК[79], но так как у нас не было теплой одежды, то оставили в ожидании новой команды, уже на запад. 25 декабря 1939 года нас погрузили в товарные вагоны. Довезли до Днепропетровска, где вагон отцепили. Мы перешли в вокзальное помещение. Там уже сидели новобранцы из Узбекистана и пили чай с кишмишем. У них были разноцветные чапаны – пальто. На головах тюбетейки – топу. Вскоре к ним присоединилось еще много новобранцев. Всех нас погрузили в эшелон и повезли в Выборг, мы поняли, что на Финскую войну. Потом почему-то повернули на Белоруссию, и мы приехали в город Витебск. Строем мы пришли в казармы воинской части, где нас накормили. Было очень холодно. Печки отапливались торфом. Все говорили только о войне, о штурме линии Маннергейма, о каких-то финских «кукушках». Через три дня нас снова погрузили в эшелон, мы опять подумали о Финляндии, но нас привезли в город Слоним, где разместили в старых царских казармах из жженого кирпича. Дней десять – двенадцать мы ждали, когда нам выдадут обмундирование. Оказалось, что эшелон с этим грузом где-то заблудился. Наконец нас одели и обули. Шинель и кирзовые сапоги мне попались очень большие. Потом я шинель перешил за свои деньги, а сапоги, тоже за деньги, обменял на более удобные. В общем, со временем аккуратно оделся.

Почти всех новичков зачислили в школу младших командиров. Командовал нами сержант Сухарев. Он начал надо мной издеваться, мучил меня физически, боролся со мной, приставал. Он был здоровее и сильнее меня, это было вроде дедовщины.

На четвертый день моего пребывания в школе меня вызвал в свой кабинет полковой комиссар. Обращался вежливо, все расспросил. Потом устроил экзамен по знанию Конституции, а в конце беседы сообщил, что командование присваивает мне звание заместителя политрука. Он дал мне по четыре треугольника и по две звезды на гимнастерку и на шинель. Все это я прикрепил к петлицам, а звезды пришил к рукавам. На построении перед всем личным составом он зачитал приказ о моем назначении политруком школы младших командиров.

Пробыл я на этой должности не долго, так как вскоре с новым призывом пришел парторг одного из заводов из России, и тогда назначили его. Человек он оказался малограмотный, в политике – ноль. Всю политпросветработу свел к читке газет. Беседами, выпуском стенгазет, оформлением ленинской комнаты занимался я.