Долгая дорога домой

До Калинковичей мы добрались рано. По дороге собрали торбу картошки из колхозного поля. Это было разрешено. Картошку отдали одной хозяйке, чтобы она сварила ее нам на ужин. Мы почистили эту картошку, а она положила в большой чугунный казан – макитру, посыпала солью и лопатой, почему-то вверх дном положила казан в горячую печь. Через полчаса картошка спеклась своим паром без воды. Она была почти красная и очень вкусная. Хлеб и чай дала сама хозяйка. Покушав, легли спать на соломе в хлеву. Хочу заметить, что белорусы хотя жили сытно, и люди они добрые, но их домашние условия были очень отсталыми. Только ближе к Украине в доме одной учительницы я увидел кровать и белую простыню. В основном я ночевал в домах, где была только одна комната, вместо кровати – бревна, вместо матраса – сено или солома, вместо простыни – тряпье самотканое из льна или конопли. Одеяла тоже самотканые из льна. Оно холодное, грубое и совсем не греет. Стены в домах были из бревен, между которыми был положен мох, чтобы не продувало. Жил там хозяин с семьей, а вместе с ними – собаки, теленок, поросенок. Такая картина была у большинства сельчан. В городах было по-другому. Когда приблизились к Украине и уже в самой Украине я такого не замечал.

Наутро встали, поели, нам дали с собой хлеба, и мы пошли в город Мозырь, который был в 90 километрах от Калинковичей. Дорога ровная, чистый асфальт. По обе стороны – лес, болота, ни одной деревни по сторонам. Деды нас предупредили, чтобы со шляха мы в лес не сходили: «Там такие болота, что сразу утонете». Мы шли быстро, останавливались только покушать и попить воду, которую взяли с собой. Болотная вода – вонючая. 90 километров прошли за один день. По дороге не встретили ни одной автомашины или повозки, ни одного человека. Тихо, спокойно, словно нет войны, воздух чистый. Это было уже в октябре 1941 года, шел пятый месяц войны, а мы все ходим, ходим и своим ничем помочь не можем. Придет же день, и Родина за все это спросит!

Возле Мозыря особых боев не было. Немцы оставили в городе свою комендатуру. Мы обошли его с восточной стороны. Нам посоветовали идти на город Малин. Мы всегда обходили деревни и города, в которых уже стояли фашисты. Малин был несколько в стороне от нашего маршрута, но мы все же пошли. Город оказался почти пустым. Один старик нам рассказал, что перед тем, как фашисты ворвались в город, смельчаки патриоты хотели устроить сюрприз фашистам. Одно подразделение красноармейцев со своим командиром забралось в чердаки домов. Фашисты спокойно вошли в город, стали обживаться, в это время на них и напали. Всех перебили, вывесили красный флаг над городским советом, а потом даже провели большой митинг[95].

На следующий день в город пришел карательный отряд. Началась расправа, убивали без разбору прямо на улицах. Спаслись только те, кто заранее ушел в другие деревни или в лес.

Возможно, мы ошибались, повернув на Малин. Ведь тогда мы совершенно не разбирались в обстановке, ничего не знали о положении на фронте, плохо знали местность, у нас не было карт. В основном мы опирались на советы стариков. Именно они указывали нам следующее направление нашего маршрута.

После Малина нам посоветовали идти на Термокивки, а оттуда на Чернобыль. На восточный берег реки Припять мы перешли по мосту совершенно свободно, так как никакой охраны не было. Шли два дня, в какой-то деревне остановились у одной женщины. Жила она бедно. Соседи сообща накормили нас, уложили спать всех пятерых в одной комнате. Матрасов и одеял не было. Принесли сено и постелили под низ, а сверху накрыли самотканой бязью из льна. На другом конце комнаты, также на сене, легли спать пять женщин. Вечером весь их разговор сводился к тому, что в конце их деревни живут четыре семьи татар. Мол, они едят конину, и это очень плохо, что они плохие люди, страшные. Я в разговор не вмешивался. Если бы узнали, что я татарин, то не знаю, что со мною было бы. Бабы были очень агрессивные.