Долгая дорога к дому

Суру пытался переводить ему шепотом, но не поспевал за речью и Элари путался в обрывках. Как он понял, это было что-то вроде напутствия командирам взводов — все они собрались здесь. Маленькая армия файа не изобиловала офицерскими званиями — лейтенанты, капитаны и майоры. Даже выступавший здесь главнокомандующий носил звание полковника. Поскольку лишь лейтенанты сами вели солдат в бой, он обращался прямо к ним. Элари не мог понять, зачем его сюда п ригласили — он в жизни не держал в руках настоящего оружия.

Насколько он смог разобрать торопливый шепот друга, новости были невеселыми. Самое плохое — никто не знал, каковы силы и намерения противника. Си-Круана пала. Все, кто был в ней, погибли, или, большей частью, были превращены армией сурами в живые консервы. Она могла добраться сюда лишь с запада, посуху, в обход моря, кипевшего осенними бурями. Путь по суше занимал не меньше двух месяцев и сурами не стоило ждать раньше. Ими двигали явно не поиски пищи, очень редкой в этом пустынном краю, а желание окончательно очистить Айтулари от других рас. Неизвестно, насколько могли сократить их армию бури и голод, но в любом случае, сюда их дойдет несколько десятков тысяч. К тому же, перед ними шли люди, беженцы из Си-Круаны — десятки тысяч, тоже настроенные отнюдь не дружелюбно.

Положение же файа было скверным. Половина их армии — гарнизоны Ай-Курьеха и Си-Круаны — уже погибла, сурами захватили весь южный берег Нанг-Ламина, гарнизоны в Лабахэйто были отрезаны и должны были один за другим погибнуть в безнадежной осаде. В Байгаре осталось лишь пятьсот солдат с винтовками. С такими силами нечего было и надеяться на успешную оборону города — это уже не имело бы смысла. Достаточно нападающим разорить поля, разрушить оросительные системы — и все защитники умрут сами, от голода. Единственное, что оставалось файа — послать все силы навстречу приближающейся орде и перехватить её на дальних подступах. Их отрядам предстояло нападать из засад, внезапно, ночами — и уничтожать обозы с продовольствием. Без него нападающие умрут с голоду или повернут назад.

Атхим Ир не скрывал, что при таком неравенстве сил шансы на успех ничтожны. Практически, все, собравшиеся здесь, и все их подчиненные шли на верную смерть, чтобы спасти город. В случае неудачи оставалось защищать столицу силами её населения, но все понимали, что это будет уже агония.

"Интересно, где еще двести солдат? — подумал юноша. — Наверняка в Лангпари. Если не задержать сурами у Байгары, ещё через месяц-полтора они будут там. И тогда всё. Конец. Точка".

В этот миг он вздрогнул. Правитель заговорил на родном языке Элари — о том, что его друг подлежит казни.

8.

Иситтала прервала чтение приговора, грубо дернув Атхима за рукав, словно строгая мамаша. Похоже, здесь мало кто его уважал — в зале захихикали. Правитель растерялся и смолк, смутившись как мальчишка, каким он, в сущности, и был — Элари не дал бы ему больше двадцати пяти лет. Вместо него заговорила Иситтала — закрыв глаза, Элари бы поклялся, что говорит светлолицая девушка, а не смуглая дочь пустыни.

— Я не посмею упрекнуть никого из вас в трусости. Однако, ваш товарищ Атхей Суру дважды бежал с поля боя, бросив своих солдат. Такое дважды заслуживает смерти, но: первый раз он бежал ради жизни друга, который сражался вместе с ним и стоит сейчас перед вами.

Тридцать пар любопытных глаз сошлись на Элари, пытаясь отыскать в нем нечто особенное. Юноше стало очень неуютно. Когда он заметил, что Суру здесь нет, то с ужасом подумал, что его друг сбежал в третий раз, который ему уж точно не простят.

— Второй раз он бежал, не в силах делать то, что нам велит долг, но что противно нашей сути. Такое можно понять и простить, но ещё он убил лучшего друга этого юноши — убил на его глазах — и поэтому виновен перед ним, а не перед нами. Примешь ли ты искупление кровью, Айскин Элари?

— Да, — совершенно не представляя, о чем идет речь, ответил юноша. По его позвоночнику пробежал неприятный холодок. Не обрек ли он друга на смерть?

— Хорошо.

Вдруг в зале стало очень тихо. Проследив за направлением взглядов, он увидел Суру — тот показался в одном из темных боковых проходов и теперь шел к нему, странно покачиваясь, явно нетвердо держась на ногах. Обеими руками он сжимал синюю чашу из глянцевитой керамики, украшенной странным узором. В чаше плескалось что-то красное… с недавних пор Элари был очень хорошо знаком этот цвет — кровь.

Лицо Суру, всего несколько минут назад смуглое, стало пепельно-серым, и, увидев его левое запястье, обмотанное тканью, Элари догадался — чья это кровь. Её было много — ровно столько, сколько может отдать файа, ещё оставаясь на ногах. Юноше вдруг стало страшно. Он почувствовал, как слабеют ноги.