Долгая дорога к храму

– Помирать-то зачем, коли не причастился пока? Заходи. Правда, тут тоже не больно жарко, хоть и топлено. От зимы еще храм никак не отойдет, – сообщал старичок, оглядывая пришельца цепкими глазками. – Заходи. За свечной лавкой ларчик есть. На вота шубенку мою, постели там на ларчик-то и погрейся, приляг. Батюшка-то пока все дела обрядит, да соберется, ты и отдохни с дороги…

Бенделасов глянул на обшарпанный прилавок свечной лавки, что ютилась в углу сразу за дверью, представил себе, что там за «ларчик», оценил взглядом овчинную рванину «шубенки», наверняка полную блох, и шагнул, было, из притвора в светлое помещение храма. Но встрепанный сторожишко как-то юрко оказался перед ним и загородил дорогу распахнутыми руками.

– Э-э! Вот уж нет! Зайдешь, когда позовут! – возвысил он голос. – Пока батюшко не пришел, там делать нечего.

– Господи! Да я хотел фрески посмотреть, иконостас… – пробормотал Бенделасов, отступая. – Кто же вас напугал-то так, что боитесь теперь любого?

– Да мало ли? Раньше и я тут не спал, думали Бог бережет, дверь одним колышком подпирали… А вятские раз пришли, да всё и вынесли… Не бога, не черта не убоялись. А спи я тут, и меня бы пришибли. От той поры и сторожу. Так что, скажи спасибо, что пустил, а дальше притвора пока не ходи.

– А когда обычно приходит отец Павел? Я имею ввиду – в котором часу? – спросил Бенделасов.

– Да как народ подтянется, так и он придет.

– А я, значит, ему не народ? Человека из Москвы ему мало? Из Лондона у него народ собирается или из Иерусалима? Кто для него народ? – начал выходить из себя Бенделасов и нашелся: – Ты вот чего, дед… Иди к нему и скажи, что его ждет командор Международного Ордена Святого Ковчега. Пусть бежит сюда…

– Господи Иисусе! Так бы и сказал! Я мигом тогда! – засуетился старичок, пряча ноги в старенькие валенки с галошами. – Щас я. Только уж и ты, командир, на воле подожди, а то мало ли што… – И, подхватив Бенделасова под спину, вывел его на улицу. – Щас я. Мигом! – и усеменил к дому, что тут же, за церковной оградой.

Содрогнувшись от утренней прохлады – в храме все-таки было теплее – Бенделасов плотнее запахнул плащ и огляделся. «Какое убожество!» – отметил он, оглядывая низкую ограду территории храма с побеленными видно совсем недавно воротами и калиткой, со стареньким домиком настоятеля и покосившимися в разные стороны крестами над могилами старого кладбища, выступающего в узком проеме между храмом и домиком священника. «И чего меня несло сюда? – подумал он. – Мало церквей в Москве? Из окна Новодевичий видно… Нет, надо нестись куда-то в глушь… Попы, что ли не везде одинаковые?… Нет, говорят этот прошлого Патриарха исповедовал… Почему бы ему не простить грехи и командору?… Хотя, надо ли представляться ему «командором»? Если глупый поп, всё равно не поймет, а, если как о нем рассказывал… Этот…, то для него любой – «раб Божий»… Да так-то и лучше. Приехал – «Грешен, батюшко!» – «Бог простит, сын мой!» И поворачивай домой… И это всё? Так легко? Какого же рожна я мучился столько? Столько скреб себе душу… Столько не спал ночей… Столько будил в себе совесть… И действительно ли будет легче от простого разговора с простым сельским попом?.. Правда, Этот рассказывал, что поп он совсем не простой и вообще не поп, а монах…»

Распахнулась дверь в крылечке домика настоятеля, и оттуда скорым шагом прошел к храму невысокий тонкий мужчина с большой седеющей бородой и густыми темными волосами, отпущенными до плеч. За ним, едва поспевая, семенил сторожишко. Ему надо было показать, что, мол, вот он, пришелец-то, на воле ждет, а не в храме без присмотра… Но отец Павел уже здоровался с гостем и открывал ему двери в храм.

– Заходи, добрый человек, – сказал он. Но едва Бенделасов двинулся, Павел остановил его: – Ежели крещёный, так осенил бы лоб-то – в храм идёшь… – И сам трижды перекрестился с поклоном.

Вошли. Павел оставил гостя в небольшом приделе слева, а сам скрылся за Златыми вратами алтаря с потемневшей и местами облупившейся позолотой, сказав по пути гостю, что скоро приготовится и выйдет. А Бенделасов стал оглядывать крохотное пространство придела, довольно закопченное, на фоне темных фресок которого как-то не очень уместно смотрелись свежеписанные иконы с образами святых, среди которых он узнал только Серафима Саровского, воздевшего руки к небу.

«Господи, куда меня занесло! – едва ли не в голос подумал Бенделасов. – Убожество какое… Кому и перед кем тут каяться? Этому мужику в черном? Да кто он такой и что он поймет?»

Бенделасов круто повернулся к выходу и в два шага оказался на улице, где занималось уже туманное, но обещающее стать светлым утро.

– Ты куды это, мил-человек? – донесся до него голос сторожа, выскочившего за ним из храма. – Батюшко щас будет готов к причастию…

– А пошли бы вы! – отмахнулся Бенделасов и быстро вышел за ограду.

– Ну и здря! Бог-то, погоди, накажет, – сказал на это сторож.