Бенделасов, не оборачиваясь, еще раз отмахнулся рукой и пошел по обочине грязной дороги к центру села, бормоча: «То же мне «дорога к храму», грязища одна!.. Неужели Патриарха сюда возлили в такую даль и глушь?.. Да врет Этот всё! А я лопухи развесил, рванул черт-те куда… Зря левака отпустил. Куда теперь двигать?» – Он остановился, чтобы вспомнить, с какой стороны въезжал в это еще дрыхнущее или вымершее уже, совершенно безлюдное село.
Где-то впереди послышалось тарахтение трактора, и Бенделасов ускорил шаг. Может, кто-то там скажет, в какую сторону двигать к станции. Он повернул к домам, куда вела разбитая сельская дорога, и увидел выезжающий из ворот трактор. «Сейчас ведь рванет куда-то, ищи его потом…»
– Эй, эй! – крикнул Бенделасов во всю силу недюжинного своего голоса, потом, для верности, свистнул.
Трактор остановился. Открылась дверца кабины, высунулся человек, огляделся, увидел машущего рукой Бенделасова, и круто развернул фыркнувший мотором колесник в его сторону.
– Чего надо? Здрасте! – высунулся из кабинки молоденький тракторист.
– До станции как здесь добраться? – спросил Бенделасов.
– Чего проще! Залезай, подкину. – И открыл дверцу с другой стороны кабины. – Сзади обходи, а то спереди он у меня иногда брыкается. Молодой еще, не объезженный…
Бенделасов перепрыгнул одну колею, из второй, поскользнувшись, черпнул ботинком грязи, чертыхнулся, потопал ногой на сухой стороне дороги и влез в довольно просторную кабину, увешанную какими-то фигурками и уклеенную полунагими девицами, выдранными из настенного календаря.
– Вам к какому поезду?
– Мне обратно в Москву надо.
– Ну, так вы чего-то рано собрались. В Москву только вечерний из Рыбинска идет.
– А проходящие какие-нибудь бывают?
– Бывают только пролётом. Не та станция у нас. Если только автобусом до Некоуза добраться. Там и на дневной можно попасть. А вас чего к нам занесло?
– Да так… – нехотя отозвался Бенделасов. – По делу. А дело не состоялось. И левака я отпустил…
– И что же за дело было у москвича в нашей глухопердени? – полюбопытствовал тракторист, ловко лавируя колесами трактора в лужах.
– Да так… Сугубо личное… Сказали поп у вас интересный служит. Даже патриарха, говорят, исповедовал. Вот я и приехал… Лопух! В Москве мне попов оказалось мало!
– Да уж! Отец Павел у нас всем попам – поп! А его чего, нет дома что ли?
– Сторож позвал какого-то черного старикана. Мне он не показался таким-то уж, я и ушел.
– Вот и зря! – И парень остановил трактор. – Он, значит, в храм, а вы – из храма? У нас никто так не делает…
– Это – у вас! А у нас делают, как хотят. Мне захотелось обратно, – сказал Бенделасов. – Чего стоим?
– Приехали. У нас от отца Павла даже трактор не убегает. Так что, если дальше, то вы уж пешком, – уткнувшись в руль, сказал парень.
– Ты сдурел? – спросил Бенделасов. – Поехали. Я же тебе заплачу!
– Я тоже могу заплатить, чтоб ты, дядя, валил из машины, – все так же глядя в руль, сказал тракторист.
Бенделасов поглядел на дорогу, убегающую размытыми колеями в дымку утреннего тумана, представил себя топающим по грязной обочине, и ему опять стало зябко до внутренней дрожи.
– Тысячу дам, поехали! – сказал он.
– У меня столько нет, а были бы, дал бы и две! – парень дотянулся до дверцы со стороны Бенделасова и открыл ее. – Вали, я сказал.
– Подожди. У вас тут секта, что ли какая, а поп этот пахан при ней, что ты рад за него человека в грязь выкинуть?
– У нас нормальное село. А отец Павел – человек, которого все уважают. Кто не уважает его, тот, значит, и на всех нас положил. Так что, валил бы ты, дядя, по-хорошему…
– Да!?. Не ожидал… Ну, ладно… А обратно у тебя трактор пойдет?
– Запросто.
– Ну, крути.
Кода Бенделасов вновь вошел в храм, сторожишко сунул ему в руки голик:
– Чай, не в конюшню идешь, почисти обутки-то. За паперть вон поди, там и скребок есть. А то дак и в луже бы помыл. А я пока бы сказал батюшке, что вернулся человек-то…
– Может, еще и разуться велишь? – пробурчал Бенделасов.
– Да ведь есть которы и разуваются… У меня вот тут опорки есть, их тогда насунь, если мыть штиблеты не охота. – Старик выгреб из-под лавки нечто вроде валяных галош и сунул их гостю под ноги.
– Оставь его, Василий! Не мечеть у нас. Была бы душа чиста у человека. – Раздался голос из глубины храма. – Пройди сюда, добрый человек. А ты, Василий, скамейку нам пока поставь в придел.