Это отрезвило меня, и я согласился оформить полицейский протокол этим же вечером. Я возобновил свою поездку чуть позже. На следующее утро я ехал в районе городка Эксельсиор, когда у меня кончился бензин, и я был вынужден остановиться. Я подошел к ближайшему фермерскому дому и по-английски объяснил пожилой белой даме, что хотел бы купить немного бензина. Захлопнув дверь перед моим носом, она успела сказать до этого: «У меня нет для тебя бензина!» Я прошагал две мили до следующей фермы и, помня свою первую неудачную попытку, решил испробовать другой подход. Ласково посмотрев на появившегося в дверях фермера, я принял смиренный вид и заявил: «У моего бааса кончился бензин» (баас на африкаанс означает «босс», «хозяина», причем с оттенком раболепия). Фермер, оказавшийся родственником премьер-министра Ганса Стридома[36]
, проявил дружелюбие и помог мне. И все же мне слабо верится, что он поделился бы со мной бензином, если бы я сказал ему правду и не прибег к ненавистному мне слову «баас».Встреча с Дж. С. Морокой оказалась гораздо менее насыщенной событиями, чем моя поездка к нему. Он подписал письмо, и я без происшествий вернулся в Йоханнесбург. В письме премьер-министру отмечалось, что Африканский национальный конгресс исчерпал все имеющиеся в его распоряжении конституционные средства для обеспечения наших законных прав и что мы требуем до 29 февраля 1952 года отмены шести дискриминационных законов, в противном случае мы будем вынуждены перейти к внеконституционным мерам. В ответе Даниэля Малана, подписанном его личным секретарем, значилось, что белые имеют неотъемлемое право принимать меры для сохранения своей самобытности как отдельного сообщества. В этом документе содержалась также угроза правительства, не колеблясь, в полной мере использовать свой потенциал для подавления любых беспорядков в том случае, если мы решимся на какие-либо действия вне рамок конституции.
Мы расценили категоричное отклонение Даниэлем Маланом наших требований как объявление войны. Теперь нам не оставалось ничего иного, кроме как прибегнуть к гражданскому неповиновению. Мы приступили к серьезной подготовке к массовым акциям. Набор и подготовка добровольцев являлись одними из основных задач предстоявшей кампании неповиновения, именно от них в значительной степени зависел успех самой кампании. 6 апреля прошли первые демонстрации протеста в Йоханнесбурге, Претории, Дурбане, Кейптауне, а также в городе Порт-Элизабет. В то время как Дж. С. Морока обратился к собравшимся на площади Свободы в Йоханнесбурге, я переговорил с группой потенциальных добровольцев численностью в несколько сотен человек из Профсоюза работников швейной промышленности. Я объяснил чернокожим и цветным африканцам и индийцам, что предстоявшая им задача – это весьма трудная и опасная обязанность, поскольку власти будут стремиться запугать добровольцев, посадить их в тюрьму, возможно, даже напасть на них. Неважно, как будут вести себя власти, добровольцы не могли отвечать на их действия насилием, иначе это поставило бы под угрозу суть самой кампании. В задачу добровольцев входило реагировать ненасилием на акции насилия. Дисциплина должна была поддерживаться любой ценой.
31 мая в городе Порт-Элизабет собрались руководители Африканского национального конгресса и Южноафриканского индийского конгресса, которые объявили о начале Кампании гражданского неповиновения 26 июня, в годовщину Дня свободы. Для руководства кампанией был создан Национальный комитет действий, для набора и обучения добровольцев – Национальный совет добровольцев. Я был избран национальным руководителем добровольцев Кампании гражданского неповиновения, а также председателем как Национального комитета действий, так и Национального совета добровольцев. В мои обязанности входила организация кампании, координация деятельности региональных отделений, агитация добровольцев и сбор необходимых средств.
Мы также обсудили, должна ли организуемая кампания следовать принципам ненасилия Махатмы Ганди или тому, что он назвал