Долгая дорога к тебе

Я кладу трубку и, стараясь отогнать грусть, подхожу к окну. Я готова ждать тебя столько, сколько будет нужно. Я стою у окна, а кругом белое нетронутое покрывало – в городе это увидишь нечасто. Завтра с утра люди будут спешить на работу и оставлять на нем свои следы. И тут мне в голову приходит бредовая идея. Я выхожу на улицу, пробираюсь к фонарю и падаю на снег, раскинув руки и хохоча, как ребенок. Смотрю в черное небо. Снег ложится мне на лицо и щекотно тает. И вдруг я понимаю, что плачу, что текут слезы, и мне хочется кричать от сознания того, какая же я счастливая. У меня есть Он, и пусть он придет под утро, но обязательно прошепчет мне на ушко: «Верка, я люблю тебя!» И это счастье! У меня есть этот снег, который тает на моем лице. И это тоже счастье. У меня есть весь этот мир, в котором я не больше маленькой снежинки… У меня есть моя любовь…

…И вот теперь – ничего этого не будет.

* * *

«У моего сына не будет отца… не будет отца… не будет, не будет…» – эта мысль, словно кипяток, ошпаривала мой мозг все последующие дни. Все остальное – окаменевшее в выражении упрямого осуждения лицо Сергея, острые от любопытства физиономии соседок, которым, разумеется, все подробности моего положения стали известны быстро и неизвестно откуда, испуганные глаза моей матери – ее тоже вовсе не обрадовала мысль называться «бабушкой» – все это проходило передо мной приглушенным фоном. Главным было то, что ребенок мой будет расти без отца.

«Безотцовщина, – думала я. – Вот как будет называться мой сыночек… С детства он будет слышать за спиной это подлое и тяжелое, как удар кулаком между лопаток, слово. Безотцовщина!»

Когда я была еще подростком, будучи уже прекрасно осведомленной, откуда берутся дети, я приходила в ужас, читая в «Работнице» душещипательные истории о семьях, в которых нет папы. В годы моего взросления слова «неполная» и «неблагополучная» семья были синонимами. Я не понимала и горячо осуждала матерей, которые лишают своих детей возможности расти в полноценной семье. И если бы кто-то сказал, что я когда-нибудь стану одной из них, то не поверила бы.

Но сейчас, размышляя о своей судьбе, понимаю, что слишком громко тогда возмущалась. Сейчас у меня есть возможность понять, что движет женщиной, делающей такой выбор. Слишком поздно, слишком поздно… И самое страшное, что расплачиваться за это приходится не мне…

Я закрывала глаза – и совершенно ясно видела, как тогда, тринадцать лет назад, именно этим словом «безотцовщина» больно хлестали моего соседа по лестничной площадке лопоухого вихрастого Юрку Артемьева. Он был на пару лет старше меня и учился в одной школе со мной.

Юркина мать, бледная женщина с усталым лицом и всегда шаркающей походкой, растила сына одна. Надо сказать, что, несмотря на отсутствие в семье крепкой мужской руки, Юрка вовсе не стал хулиганом или сорвиголовой. Однако взрослые вели себя так, что у нас, детей, создавалось впечатление, будто Юрка Артемьев пригвожден к позорному столбу самим фактом своего рождения.

– Безотцовщина! – шипели ему вслед подъездные старушки, если он, торопясь в школу и дожевывая на ходу бутерброд, забывал притормозить около них и вежливо поклониться.

– А что вы хотите? Мальчик из неполной семьи. Мать его, кажется, простая уборщица. И даже на двух работах… Ребенку просто не у кого спросить совета или разъяснений! – понимающе кивали шестимесячными завивками учителя из нашей школы, стоило троечнику Артемьеву мимоходом прихватить и пару-другую двоек. Случалось это не так уж часто, но, когда случалось, учителя реагировали так, будто другого от Юрки нечего было и ждать. «Несчастная женщина» и «бедный ребенок» – вот те ярлыки, которые красовались на Юрке Артемьеве и его матери все время, что я их помнила.

Юрка, Юрка, где твой папа? Потерял! Потерял! Боком-боком, тихой сапой Он слинял! Он слинял! —

вопила окрестная детвора. Юрка поворачивался к стайке мальчишек и, яростно блестя сухими глазами, кидался на обидчиков. Этот мальчик совсем не умел драться. И довольный гогот пацанов свидетельствовал, что не столько бил Юрка, сколько били его. Но все же, когда куча-мала распадалась и ребятня разбегалась по домам – каждый синяк, каждая ссадина, вынесенная мальчишками из уличной драки, камнем ложилась именно на Юркину репутацию:

– Шпана! Безотцовщина! Да по такому тюрьма плачет!!! – вопили мамаши, потрясая пузырьками с зеленкой и прикладывая мороженое мясо к распухшим носам своих чад.

А Юрка подбирал с пыльной земли портфель и шел домой. И его тоненькая спина выражала презрение к окружающим, а оттопыренные уши светились нежным розовым цветом, как у поросенка. Из нашего кухонного окна я не видела лица своего соседа, но мне всегда казалось, что он изо всех сил старается не расплакаться.

* * *

Я вспоминала все это и уже заранее чувствовала вину перед своим будущим сыночком.

Согнувшись на табурете и обхватив руками живот – эта поза стала для меня привычной, – я сидела так теперь на кухне каждый вечер и шептала: