Голубой «пежо» с визгом затормозил у подъезда офиса. Не дожидаясь лифта, Марта взлетела по лестнице, промчалась по безлюдному извилистому коридору и без стука толкнула матово-стеклянную дверь в тупиковом закутке. В комнате никого не было. На столах валялись вороха пленок, кипы фотоотпечатков. На спинке вертящегося стула болталась пустая спортивная сумка, та самая, что привела в ярость Лосберга в кафе. Там и тут лежали фотокамеры — крохотные Миноксы, тяжелые «телевики», похожие на морские подзорные трубы. Наконец, обыкновенная теннисная ракетка со сломанной ручкой. Из места разлома потайным черным глазом Марте подмигнула линза объектива.
Марта принялась лихорадочно перебирать груды самых свежих на вид снимков. Взялась за пленки, но, просмотрев с десяток, отшвырнула их и выбежала из комнаты.
— Где Фрэнк? — налетела она на шедшего по коридору патлатого парня.
— Соскучилась, птичка? — подмигнул тот. — Он сейчас под «красным фонариком», беги быстрее.
Кроваво-рубиновый свет искажал черты лица, придавая ему зловещую значительность. Но это был тот самый парень со спортивной сумкой. Он просматривал на свет только что проявленную пленку, когда в дверь резко постучали.
— Какого черта! — крикнул он. — Сортир в другом конце.
Но стук повторился еще громче и требовательнее. Парень пожал плечами — уж больно по-хозяйски ломились.
— Секунду, — буркнул он, запрятывая что-то в черный бумажный пакет. Открыв дверь, он с недоумением уставился на Марту.
— Мадемуазель, у вас что-то со зрением?
Над дверью ярко пульсировало табло с надписью «СЪЕМКА!»
Марта молча отстранила его и, ступив в красноватый полумрак, деловито оглядела плотно набитую аппаратурой лабораторию. Взяла со стола пленку.
— Эй, ты чего… Она же еще не просохла.
— Ты наши семейные портреты отпечатал? — перебила Марта.
— Разбежалась! С мокрых пленок, что ли? Часика через два сделаю…
— Через два? — Марта изобразила крайнее возмущение. — Значит, еще и пробных нет?
— Да какие пробные? — обозлился Фрэнк. — Говорят же тебе, пленки еще сохнут.
Он показал глазами ка темные извивающиеся полоски мокрого целлулоида, разложенные на стеклянном столе.
— Эти? — Марта взяла одну из пленок, сделала вид, что придирчиво оценивает получившиеся кадры. И вдруг сдернула весь ворох и молниеносным движением запихнула в свою просторную сумку.
— Постой! — изумился фотограф. — Ты зачем это?
— Отнесу Арви, — бросила она уже на ходу. — Он хочет их просмотреть.
— Погоди, — Фрэнк высунулся из двери. — Он же звонил только что. Просил срочно сделать пробные!
Но Марты уже и след простыл.
Черный «мерседес» плавно скользил по пустынному ночному шоссе, ведущему к аэропорту. Широкое боковое зеркало уловило две приближавшиеся сзади фары. Отраженный свет ударил в лицо Лосбергу. Щелкнув рычажком, он перевел зеркало в ночное положение. Но машина позади стремительно приблизилась и пошла на обгон. На длинном вираже она подрезала «мерседес» и прижала его к обочине. Лосберг чудом успел затормозить и вывернуть руль, чтобы не врезаться в крыло обогнавшей его машины.
— Кретин! — крикнул он и распахнул дверцу.
В лучах фар он увидел бегущую к нему по ночному шоссе Марту, рванулся было ей навстречу, но тут же, разозлившись на самого себя, резко захлопнул дверцу. Мелькнувшее на его лице беспокойство за дочь мгновенно сменилось маской жесткого безразличия.
— В чем дело? — холодно спросил он, когда Марта, добежав, дернула дверцу и упала на сиденье рядом с ним, и добавил с ядовитой усмешкой: — Получила задание убрать свидетеля?
Она не ответила, только прерывисто, часто дышала. Потом выхватила из сумки ворох пленок и швырнула их на заднее сиденье.
— Можешь не волноваться за свое реноме… Здесь все пленки…
Лосберг смерил ее колючим взглядом.
— Это что — запоздалое раскаяние?
— Ты, конечно, убежден, что каяться должен кто угодно, только не ты. Сам ты безгрешен и чист… Даже перед самим собой! Неужели ты думаешь, я ничего не понимаю, не чувствую? Ты опять от меня что-то скрываешь! — Она задыхалась, давилась словами, слезы и гнев душили ее. — Ты всю жизнь что-то прячешь от нас. Ты оттолкнул от себя маму, оттолкнул сына, в существовании которого ты боялся признаться даже самому себе. Ты потерял старшую дочь… Теперь хочешь потерять и меня?.. Ради чего, отец?
Не в силах больше сдерживать рыдания, она пулей выскочила из машина, бросилась к своему «пежо» и там, упав головой на руль, дала наконец волю слезам.
Со свистом рассекая ночкой воздух, мимо мчались редкие машины, вспыхивали сполохи фар.
Мягкая отцовская рука легла ей на голову. Марта дернулась было строптиво, но тут же затихла, обессиленная к опустошенная.
— Прости меня, дочь, — глухо сказал Лосберг. — Жизнь не удалась, ты права.
Глава 16
Черная «Чайка» плавно обогнула аскетический монумент на площади Дзержинского и подкатила к одному из подъездов мрачного серого здания с многочисленными рядами одинаково зашторенных окон.