Батийна

Книга первая Батийна

Сватовство

— Э-эх, сестрички, о чем толковать? Иногда счастье наше завязано еще в утробе матери. Странно, не правда ли? С чужих слов не сразу поверишь, что такое бывает. Немало горечи я изведала на своем долгом пути, пробираясь каменистой тропой через бесконечные перевалы. Словно бездомная странница, шла я с единственным желанием — добраться хотя бы до ближнего склона и свалиться там на отдых. Тяжкое бремя оттягивало спину, немилосердно давило к земле, и лишь смутная надежда, что не все еще потеряно, вела дальше. Откровенно скажу, погасни вдруг во мне фитилек жизни, пожалуй, не о чем было бы тужить. И все-таки наступают дни, когда перед человеком раскрывается вся его судьба, вся его личная история. Иной словно искорка может погаснуть на лету, так и не дав сильного пламени. Можно уйти из жизни, не выплакав всех слез, с глухой душой ко всему, что есть прекрасного в жизни. Однако, как бы скоротечны ни были наши земные сроки, все равно человек сознает себя хозяином земли. Не знаю, как складывалось у других, но моя жизнь прошла именно так.

Батийна говорила о давно прожитых днях неторопливо и обстоятельно, словно распутывала большой клубок старой пряжи.

— С давних времен наши отцы жили охотой, приторочив добычу к луке седла. Шкуры медведя, тигра, черно-бурых лис ценились непомерно высоко. Шубу из тигровой пли шапку из лисьей шкуры носили только баи и беки…

…Абдыраман был охотник удивительно меткий. Бывало, подбросит высоко монету и на лету с первого же выстрела попадает в нее. Он безошибочно находил берлогу медведя, логово тигра, без устали бродил по горам, продирался сквозь вековые чащобы на снежных перевалах. Годы бурной молодости у Абдырмана прошли на казахской земле среди чужих людей. Там, у казахских баев, он слыл ловким охотником. На чужбине жена родила ему сына, которого на счастье назвали Казаком. Но суровая жизнь добычливого охотника была далека от благоденствия. Баи, на которых Абдыраман сначала надеялся, его безжалостно обирали. «Что ни говори, а чужие они, надо возвращаться к своему народу», — решил Абдыраман.

Вернувшись на киргизскую землю, он нашел стоянку отцов. С той поры подпиравшие небо белоснежные горы не раз сбрасывали ледяной покров. Реки неизменно несли свои пенистые шумные воды. В потоке жизни годы брали свое, и, сноровистый когда-то охотник, Абдыраман состарился и все ниже склонял голову. А Казак за это время вырос в плечистого джигита и встал на охотничью тропу отца. Полный юных сил, Казак неутомимо, словно ветер, носился по ложбинам и склонам и тоже стал умелым и удачливым охотником.

На старости лет Абдыраман облюбовал себе местечко на зимовье бая Сатылгана — из крупного рода Барак-хана. Юрта Абдырамана разместилась в самом конце большого аила, но хозяин довольствовался и этим. Ему казалось, что за спиной Сатылгана он заживет спокойно, как за неприступной скалой. Старый охотник испытывал горделивую радость и, чувствуя себя обязанным, велел сыну часть добычи доставлять к юрте благодетеля.

Сатылган, видя, что можно поживиться, решил похвастать показной щедростью:

— Живи хоть всю зиму на моей земле, бедный саяк[1]. У тебя нет скота, и некому будет траву топтать…

Ласковое слово согрело душу Абдырамана. На старости лет ему хотелось поверить в добрые намерения Сатылгана. Тем не менее умудренный опытом старик осторожно предупредил сына:

— Запомни, слишком жаркий день кончается обычно бурей или ливнем, сынок. Сатылган что-то чересчур расщедрился. Как бы все это не обернулось печально для нас.

Однажды Казак сбил крупного архара-рогача и притащил на плечах к юрте Сатылгана. Абдыраман с раннего утра ублажал сказками слух бая.

— Э, мой бай, — сказал он. — Ты из рода бека, счастье которому всегда дает народ. Сегодня мой сын Казак принес тебе в подарок винторогого архара. Благослови же молодого охотника.

Сатылган, улыбнувшись одними маслеными глазками, вскинул бородку и слегка прикоснулся к ней пальцами:

— Никогда чтоб дичь не ускользала от тебя, сынок. Пусть не будет пустым твое седло, Казак… Аминь!

Абдыраман, польщенный благословением Сатылгана, обратился к сыну. Устав под тяжелой ношей, тот вытирал с лица пот.

— Утоли-ка жажду, дорогой, и освежуй архара для байбиче[2]. Твой друг Адыке, пожалуй, не сможет этого сделать.

Казак не заставил отца дважды повторять просьбу. Он быстро снял шкуру с архара, выпотрошил внутренности и ловко разделал тушу.

Абдыраман продолжал услаждать Сатылгана сказками. Он их рассказывал одну за другой — так опытная рука не дает погаснуть костру, бросая непрерывно в огонь жесткую горную солому.

Сатылган, блаженствуя, изредка кивал головой, вздыхал:

— Слава батырам! Но жизнь и их не щадила. Какие люди были! Великаны! Да с кем она считается? Все мы ей подвластны.

Он сощуренным левым глазком с завистью следил за быстрыми руками Казака. «О боже, а почему мои дети рыхлые, тучные, неуклюжие? Разве мой Адыке сумеет сделать все так ловко и проворно, как сын бедного охотника?» — мысленно сокрушался он.