Батийна

Десяток дней смерть ходила за ней по пятам. Алымбай, неразговорчивый и злой, поскрипывал зубами. Явно он был намерен довести задуманное до конца. Качыке же в это дело не вмешивался и даже не пытался усовестить дядю.

Не успела Батийна встать на ноги после ранения, как Алымбай принялся за свое.

Однако Батийна не стала жаловаться, и Алымбай, пользуясь ее безропотностью, с каждым днем все более зверел:

— Жена моя, своя кляча, куда хочу, туда и пячу. Хочу — приласкаю, хочу — прибью.

Батийна ушла жить к лекарке Маты-эне.

Вскоре на имя председателя сельрабкома Качыке пришло срочное донесение. Прочитав его, Качыке погрустнел, не мешкая направился к юртам, где учились девушки и молодухи.

Батийна с первого взгляда на Качыке — как он потупился и тихо попросил извинения — уловила что-то необычное.

— Если я что-то делал не так, прости меня, таэже, — сказал он.

— А что случилось?

— Вас срочно вызывают в город. Раньше уже приходило два вызова. Но я скрыл от вас. Теперь вызывают в третий раз, через заставу. Мне прислали бумажку. В ней написано: «Немедленно доставить в город дочь Казака Батийну, которая первой из киргизских молодых женщин рода карасаз стала красной большевичкой. Она поедет в Москву на большой съезд угнетенных женщин народов Востока, который созывает сам отец Ленин-Ульянов». Теперь я должен послать тебя, таэже. Поезжайте. Наденьте все самое лучшее, в чем вы ходили на той. Таково указание. Я уже позаботился о коне. Все дорожные расходы государство берет на себя. Но все равно прихватите за узду жирную кобылу. Продадите на базаре, деньги пригодятся. После съезда обязательно возвращайтесь сюда. Мы будем ждать. Не забывайте нас. Доброго вам пути, таэже!

«Уедет и не вернется больше», — подумал Качыке.

— И ты меня не забывай, Качыке. Спасибо тебе за добрую весть. Словно свалился с души тяжелый груз. Теперь, значит, я — вольная птица?! Наконец-то! Если повезет, непременно останусь в городе. Поучиться. Наверное, ты не осудишь меня… А дяде своему скажи, пусть не ждет меня. Найдет себе кого-нибудь под пару.

Качыке неукоснительно исполнил предписание: на второй же день проводил Батийну в дорогу.

Собрались лучшие подруги, плакали и желали доброго пути.

— Нас не забывай! Пиши, куда бы тебя ни занесло.

— Наша Батийна-эже уезжает… Будут ли нас теперь пускать в школу?

Серкебай с ближнего холма, словно гриф, следил за каждым движением Батийны. Он радовался в душе, что она покидает аил, и вместе с тем сожалел, что ненавистную распутницу отпустили живой и невредимой.

— Эй, ведьма, принесшая смуту моему племени, — шептали губы Серкебая. — Надеюсь, назад ты не вернешься. А если попробуешь тут беспутничать, тогда не сносить тебе головы…

Обрядившись, как на большую свадьбу, вместе с проводником, который вел на поводу коня, что дал Качыке, Батийна ехала по широкой дороге в город.

Настроение у женщины было праздничное, но глаза повлажнели, — нелегко было расставаться с подругами.

Она торопилась навстречу своему счастью и, понукая рыжую кобылу, поднималась на холм, за которым сверкала звезда новой неведомой жизни.