Батийна

Мекебай пришел в неописуемую ярость и дал слово «проучить негодницу».

Ничего не стоило уговорить Текебая, мужа Зуракан. Без долгих размышлений он поверил Тазабеку, который сказал: «Закройте глаза той, что совращает ваших жен». Теперь Теке-бай, понукая коня и задыхаясь, выкрикивал:

— Не сбивай с пути мою жену!

— Прикончить ее, и все! — орал Мекебай.

— Эх вы, дурачье! Я хочу, чтобы ваши жены Канымбюбю и Зуракан научились читать и писать. Что же тут скверного?

Отмахиваясь на ходу плеткой, Батийна пустила во весь опор кобылку.

Мужчины то догоняли ее и наносили удары по спине, то лошадка, получив плеткой по крупу, вырывалась вперед, и преследователи, бранясь и угрожая, снова бросались в погоню.

В ушах гулко свистел ветер, у Батийны мелькала одна мысль: «Хоть бы не настигли». И вдруг резкий окрик:

— Стойте! Стрелять буду! — и тут же клацнул затвор винтовки.

Батийна сразу узнала голос Якименко.

— Ай, Жашке… Эти двое убить хотят меня…

— Эй вы, шайтаны, — сказал Якименко, взяв их под конвой. — Вы зачем дурным глазом смотрите на Казакову? Что она всей душой за советскую власть? Вот доставлю вас в город, сдам в трибунал… Там разберутся.

Мекебай не раз слышал: человеку, попавшему в руки трибунала, несдобровать.

— О дорогая Батиш, — взмолился он, — разве мы хотели тебя убить? Просто ехали с Текебаем и баловались. Решили немного пошутить, посмеяться.

Мекебай сумел разжалобить Батийну, и она простила его и Текебая.

— Да, да, товарищ Якименко. Виноваты те, кто их послал, чтобы поиздеваться надо мной. Их-то и притянуть надо. А эти ничего не соображают. Отпусти их. Пусть едут своей дорогой.

Узнав от Мекебая, как обернулось дело, Тазабек удрал в горы, больше педели где-то прятался. Не исключена опасность, что Батийна сообщит властям, и тогда ему крышка… Серкебай же укрылся в юрте и выходил оттуда лишь глубокой ночью, и то ненадолго.

В конце концов Серкебай позвал Тазабека на совет.

— Надо нам пасть на колени перед Батийной, батыр. Иного выхода нет. Если эта распутница сообщит туда… шайтан ее забери, и не выговоришь… тогда пропали. К тому же мне припомнят, разок я уже был у них…

Тазабек обалдел от страха.

— Пришло время, которого мы с тобой так боялись: женщины взяли верх. О создатель, спаси нас от конца света! Это ты, бай, виноват. Всегда подчинялся женщине. Нет, ягненка режь ты, и ты же преклоняй перед женщиной свои колени. А я, чем переносить такой позор, перекочую лучше в Чуйскую долину.

Серкебай вскоре созвал гостей — Качыке, Батийну, красного учителя Сапара и всех аксакалов.

Когда в большой чашке на дастархане появилось сладкое мясо молоденького жирного ягненка, он обратился к Качыке:

— До меня дошли слухи, что мой малай Текебай сотворил большую глупость. Говорят, он напал на женщину… Непростительный грех. Никто его не посылал на такое гадкое дело. Недаром говорится: «Дурак от хорошей пищи сходит с ума». В тот день, говорят, ездил он по юртам и перепил кумыса. Видимо, дурень, опьянел, вот и разбушевался и оскорбил твою джене. Прости меня, Качыкеджан. Как ни говори, это мой работник сделал подобную пакость. Приношу свои извинения перед всеми вами. Слава создателю, ничего страшного не произошло. Пусть и впредь царит мир и спокойствие. Народ наш нуждается, в согласии, а не в зряшных раздорах.

Батийна, видя, что сам Серкебай склонил перед ней голову, смягчилась.

Якименко потом не раз допытывался:

— Ты скажи, товарищ Казакова, кто тогда посылал убить тебя?

Но Батийна отмалчивалась.

Якименко качал головой:

— Ай-ай-ай, товарищ Казакова, жалеешь классовых врагов. А они тебя не пожалеют. Будь настороже. Враги, они коварные и злые.

Как и предполагал Якименко, Серкебай, склонив перед Батийной свою седую голову, не успокоился. Считая, что честь его глубоко задета, он клятвенно сказал себе: «Ну, погоди, разнузданная смутьянка! Тебя еще покарает моя седая борода. Плевать, что какие-то дурни струсили, я подобью на это дело твоего же мужа-медведя. Конечно, если он не последний тупица, то мне удастся в нем разжечь ненависть… И он наточит свой нож против тебя…»

Алымбая не пришлось долго упрашивать.

— Э-э, Алымбайджан, ты всегда казался мне бесстрашным сыном тигра Атантая. Отец твой не позволял, чтобы над ним кто-то насмехался. Думаю, в твоих жилах течет его же кровь, а? Так что давно пора взять в руки свою джене. Чужие ноги топчут твою постель… Куда приведет такая жизнь, о боже?..

Алымбай понял, чего от него хотят, и взвинченный вернулся в юрту.

С занятий в школе вернулась и Батийна. Не успела переступить порог, как муж налетел на нее. Он решил во что бы то ни стало покончить с Батийной, которая перестала, мол, стыдиться людей.

Раньше он наваливался на нее с медвежьей хваткой и бил куда и чем попало. Теперь он выхватил кинжал из-за голенища высоких валенок и нацелил острием прямо ей в грудь.

При виде сверкнувшего у нее перед глазами кинжала Баткина отпрянула в сторону.

— О, чтобы тебя духи предков покарали, медведь! Неужели ты решил убить меня?!

Кинжал, скользнув по левой груди, уперся в ключицу.