От злости и бешенства Серкебай поперхнулся на полуслове. Усы взъерошились, глаза метали молнии. А хотелось Серкебаю сказать вот что: «Знаем, к какому концу приводит излишнее снисхождение к женщине… Сам это пережил. До сих пор краснеют щеки. Вздумал из хвастовства приласкать какую-то ведьму, блеснуть своим богатством, а потерял почет и смелость. Стыдно показываться среди людей».
Тазабек догадался, что на уме у Серкебая. Он тоже печально подумал: «Верно, если женщинам дать волю и самостоятельность, они могут внести опасную смуту. И во всем виновата одна потаскуха. Если мы не закроем ей глаза, наши женщины потеряют свою честь и лица наших мужчин покроются позором. О боже, какое дело повой власти до моей жены, которую я благородно взял по законам шариата? Я и сам знаю, что мне с ней делать!»
Вскоре после этой встречи Серкебай и Тазабек собрали сход, пригласили не только уважаемых аксакалов и старейшин, но и Качыке.
Аксакалы усадили в круг «своего сына Качыке» и внушительно заговорили:
— Сынок, прекрати баловство своей джене. По любому пустяку она скачет на заставу, жалуется, нас тащат на допросы. Если она не перестанет мутить воду, то, Качыкеджан, не обижайся потом на нас… Устроим ей тихую… кончину… а затем возьмемся за других длиннокосых.
Качыке не прерывал старших. Вспомнил, как Батийна, словно верблюдица с тяжелым грузом, пробиралась через крутые перевалы; как на чужбине терпеливо ухаживала за семьей, за всем родом Атантая; как в дороге на Кашгар и обратно повторяла: «Качыке, милый ты мой племянник, видишь, как трудно пришлось нашим людям?.. Ты же мужчина! Умеешь читать и писать. Записывал бы тоску и печаль своих обездоленных, бесприютных людей»; вспомнил и то, как отец его, Кыдырбай, завещал перед смертью Батийне весь скот и свое состояние; как еще юная его бабушка Гульсун, уходя из жизни, умоляла детей: «Не обижайте мою невестку Батийну. Она добрая…» Вспомнил Качыке, как она в последнее время почувствовала себя вольной женщиной, как на нее точили зубы старейшины, как истязал ее муж Алымбай за непослушание… Он и сам, Качыке, не раз злился на Батийну: «Позорит, мол, наше племя перед старыми почтенными людьми… Как же ее мне усмирить?» Вспомнил все это. И ему жаль стало отдавать на явную смерть свою джене, с которой делился всеми тайнами и радостями.
— Вашу обиду я хорошо понимаю, аксакалы. Правда, джене моя малость распустилась. Но я зла ей не желаю. И вас прошу, перестаньте плохо думать о ней.
Серкебай и Тазабек, однако, не успокоились:
— Пусть джене прикончит беспутную жизнь. Иначе мы сделаем то, что обещали. Привяжем к шее камень и сбросим в озеро. Ты ничего не знаешь… И мы ничего… Пусть отвечает за нее этот волосатый бес-учитель, с которым она хихикает. А потом постараемся взнуздать как следует своих жен, которых взяли по велению самого создателя. Согласись, Качыкеджан…
Жизнь Батийны постоянно находилась в опасности.
После сговора старейшин по всем окрестным аилам, словно змеи, поползли злые сплетни. Не только ревнивые мужья, но и весьма добродетельные байбиче, все старухи и старики, привыкшие строго блюсти исконные обычаи предков, возненавидели Батийну: она, мол, женщина самовольная, порочная, даже развратная.
Как-то вечером Батийна на рыжей кобыле неторопливо пересекала холм по извилистой, гулкой тропке.
Отпустив поводья, Батийна, размечталась. И вдруг перед ней выросли два всадника, выскочившие из-за поворота.
Один из них хлобыстнул ее по спине плеткой, а другой ухватился за уздечку.
— Приятно, что ты нам встретилась одна, потаскуха!
— Сейчас проучим тебя! Выбьем начисто дурь, от которой ты бесишься.
Батийна подумала было, что они заигрывают. Ведь обоих она хорошо знала: и Мекебая, и мужа Зуракан — Текебая. Но нет, они в самом деле намерены обойтись с ней круто.
У Батийны словно прибавилось сил. Она привстала на стременах, выпрямилась и ударила плеткой по руке Мекебая.
— Вот тебе, собачий сын и любитель байских помоев! — Батийна еще раз со всего размаху стеганула его.
Кисть Мекебая заныла, точно пробитая пулей, и он тут же выпустил уздечку.
— В глухомани напали на беззащитную женщину! Воображаете, что вам просто разделаться со мной?.. А ну-ка померяемся силой!.. — Батийна, будто всю жизнь провела в седле и в отчаянных схватках, взметнула снова вверх камчу. — Что ж не нападаете, трусы?!
Текебай, завопив, кинулся коршуном:
— Ах ты разорительница нашего рода!.. Бросишь ты когда-нибудь совращать наших жен?
С боку слышалось злое шипенье Мекебая, у него нестерпимо болела пораженная кисть.
— Прикончим тебя сейчас, сука!
— Меня собираешься убить? Меня?
Текебай подскочил почти вплотную. Батийна с размаху ударила плеткой его копя по голове, и он шарахнулся, чуть не сбросив седока.
После смерти Тилепа девочку-вдову Канымбюбю взял в жены Мекебай. На этом-то хитро и сыграл Тазабек. На днях он вызвал к себе в юрту безвольного хвастуна Мекебая и коротко приказал: «Тебе стоило немалого труда заполучить эту Канымбюбю в жены, а Батийна ее совращает. Есть о чем подумать… Смотри, не успеешь оглянуться, и твоя молодуха распустится».