Долгая дорога в дюнах-II

Он взял кейс, запер номер и деловым шагом прошел через просторный холл к лифту. Звякнул мелодичный сигнал, с мягким шелестом раздвинулись двери и… из глубины кабины своей завораживающей улыбкой ему улыбнулась Марта. Лосберг шагнул в лифт — и наваждение исчезло.

Дверцу своего «мерседеса» он открывал уже с опаской. Но в машине сидел… Зингрубер. Это наваждение исчезать не думало.

— Садись, садись, дружище, — радушно пригласил он Лосберга за руль его собственной машины. — Прокатимся, если ты не прочь.

Его неожиданное появление, развязный тон были неприятны Лосбергу. Размышляя о причинах странного визита, он молча вывел машину со стоянки.

— Что-то ты сегодня неважно выглядишь, — заметил Зингрубер. — Бледный, и глаза красноватые.

Лосберг хмуро покосился на него.

— Ты знаешь, куда я еду, Фреди?

— Догадываюсь, в русское посольство.

— Какого же черта ты залез в машину? Может, передумал и решил присоединиться к проекту?

— Слава богу, я еще не спятил.

«Мерседес» медленно катил в толчее парижских улиц. Лосберг нервно поглядывал на часы.

— Неужели ты не отдаешь себе отчета в том, каких врагов наживаешь себе в Вашингтоне? — раздраженно заговорил Зингрубер. — Блейфил уже отрастил на тебя здоровенный зуб.

— Плевал я на Блейфила и его зуб. У меня свой бизнес и своя голова на плечах.

— Не худо бы их поберечь. Слушай, Рихард, я тебя прошу, умоляю в конце концов — оставь ты эту идиотскую затею. Мне же придется порвать с тобой отношения, выйти из дела. Я не готов к такому противоестественному альянсу с большевиками!

— А я не готов жить под диктовку мистера Блейфила, — отрезал Лосберг. — С какой стати болваны в погонах будут указывать мне, как зарабатывать деньги. Каждый должен делать свое дело.

Зингрубер посмотрел на бывшего партнера долгим взглядом, в котором смешались воедино жалость, ненависть, недоумение.

— Останови машину, — бросил он, — я исчерпал все свои доводы и умываю руки. Прощай!

Машина притормозила у тротуара. Не поднимая глаз, Зингрубер вышел и хлопнул дверцей. «Мерседес» снова влился в поток машин, но за ним теперь пристроился белый «бьюик».

Водитель огромного трейлера то нервно поглядывал на часы, то напряженно смотрел перед собой, в просвет переулка, выходившего на оживленную городскую магистраль. Вот мелькнул и на мгновение притормозил белый «бьюик», который должен был ехать перед «мерседесом». Тут же на табло в кабине трейлера вспыхнула желтая лампочка и запищал крохотный радиомаяк. Шофер включил зажигание и пустил секундомер. Когда стрелка дошла до установленной цифры, он нажал на газ — и трейлер с ревом рванулся с места.

Удар был рассчитан точно, массивный бампер смял «мерседес», тот отлетел, как детская игрушка, несколько раз перевернулся и остался лежать кверху колесами. Асфальт усеяло битое стекло.

А водитель трейлера, проехав еще несколько кварталов, выскользнул из кабины, вскочил в поджидавший его серый «ситроен» и спокойно уехал.

Все было кончено. В открытые остановившиеся глаза Лосберга через выбитое окно заглянул луч осеннего солнца и погас в них…

Эдгар находился в странном беззвучном мире. В салоне авиалайнера сновали предупредительные стюардессы, оживленно беседовали друг с другом пассажиры, на экране телевизора мельтешило эстрадное шоу. Миловидная девушка нашла повод обратиться с вопросом к молодому человеку в щегольской летной форме. Но оглушенный горем Эдгар не слышал ничего. От жизни его словно бы отделило толстое звуконепроницаемое стекло. Он видел и воспринимал только безмолвные неподвижные облака, на которых лежали багровые отсветы заката. Над ними, слегка покачиваясь, плыл лайнер…

Такой же безмолвный, беззвучный мир окружал Марту. Она не слышала величественных скорбных аккордов органа, не слышала вздохов и тихих разговоров в респектабельной толпе, заполнившей большой католический собор. Словно во сне, мимо нее проплывали знакомые и незнакомые лица. Она увидела, как мать, высокая изящная дама в элегантном траурном наряде, не проронив ни слезинки, склонилась к гробу, усыпанному белыми розами. В соответствии с ритуалом ее поддерживал Тони, брат Марты. Он был в мать — крупный блондин с жестким выражением на правильном лице. Возле величавой вдовы толпились аристократические родственники. Похороны собрали под своды собора всю семью — чужую, несостоявшуюся семью Рихарда Лосберга.

А Марта была одна, немыслимо одинокая, осиротевшая, покинутая своим отцом в чопорной, лицемерной толпе.

Замызганный грязью грузовик надсадно ревел и прыгал по ухабам проселочной дороги. На бешеной скорости обгонял испуганно шарахавшиеся от него нечастые легковушки. Но Эдгару казалось, что машина еле ползет. Время неумолимо утекает, а он, как в кошмарном сне, топчется на месте.

Над воротами сельского кладбища раскачивался колокол. Печальный звон далеко разносился над безмолвными дюнами, притихшим морем. В этот ненастный осенний день еще более скорбными, чем обычно, были скромные кресты и простые гранитные надгробья.