Долгая прогулка

Мой мир сузился до тридцати пяти саперов, с которыми мне предстояло отправиться в Ирак, базы ВВС в Ираке, самодельных взрывных устройств и врага, с которым нам предстояло сразиться. Люди и вещи, оставшиеся дома, стираются из памяти почти незаметно. Отсчет времени начинается с того дня, когда ты ступаешь на иракскую землю, и заканчивается днем твоего вылета обратно. Теперь ты печешься только о горстке собратьев, живущих с тобой в одном помещении, и о том, что произойдет в ближайшие девять месяцев. Ты не думаешь о последствиях принимаемых решений за пределами этого небольшого срока, не думаешь о том, что будет с тобой по возвращении домой. До возвращения нужно еще прожить целую жизнь. Твое «сегодня», весь твой мир — война. Именно на войну ты сейчас отправляешься, как отправлялось великое множество людей до тебя на протяжении столетий: нескончаемой вереницей уходили на войну молодые парни из небольших городов Америки и крестьянских хозяйств Европы, из великих городов Римской империи и японских пагод на террасах горных склонов. Облачись в доспехи, сядь на коня и присоединись к братьям по оружию.

Но прежде чем отправиться на войну — на корабле ли, на реактивном ли самолете или в пешем строю новобранцев из деревень, что месят грязь проложенных в Средние века проселочных дорог, как это делали безликие орды их предшественников, — ты стараешься сполна насладиться жизнью, даже когда смерть, как тень, следует за тобой по пятам. В стриптиз-клубе по вечерам негде яблоку упасть: после долгого дня учений на стрельбище ребятам нужно хорошенько расслабиться. Те, кто раньше никогда не курил, теперь покупали сигареты блоками. Пиво и крепкие напитки текли рекой. Даже самые целомудренные из нас тратили свои скудные сбережения на одну стриптизершу за другой вплоть до самого закрытия клуба. А почему бы не тратить? Ведь ребята уходили на войну.

— Ты солдат, голубок? — проворковала присевшая ко мне на колени девушка, на которой практически ничего не было.

— Можно и так сказать, — ответил я.

У нее были темные волосы, и она получала повторные заказы благодаря не природной смазливости, а своему трудолюбию. Мне это нравилось.

— Что-то вас тут много. Вы одна компания? — задала она очередной вопрос, чтобы поддержать разговор в перерыве между песнями. Я отстегнул ей еще пару двадцаток, чтобы она поняла, что я ангажирую ее на какое-то время.

— Да. Мы все саперы и через пару дней отправляемся в Ирак.

— Знаешь, в этом заведении было скучновато, пока вы не появились, — соврала она шепотом, едва касаясь губами моего уха. От ее нежного дыхания у меня поползли мурашки по спине. Она погладила мой затылок, провела пальцами по шее и спине и, положив руки мне на бедра, приподнялась и оседлала меня. Потом прижалась ко мне, и я почувствовал сквозь рубашку теплое прикосновение ее сосков.

— Вы, ребята, имеете полное право немного поразвлечься перед отъездом, — выдохнула она.

Наш самолет приземлился в Баладе вскоре после Нового года. До моего увольнения оставалось меньше месяца.

Первый раз в жизни я полетел на «Геркулесе», когда нас перебрасывали из Катара в Ирак. Дислокация в горячей точке оставалась для меня неясной мечтой до того мгновения, когда погасли основные сигнальные огни хвостового оперения военно-транспортного самолета. Суровая реальность внезапно материализовалась в виде тусклого красного отсвета. Нас было тридцать человек, и мы сидели, плотно прижавшись друг к другу, на многоместных обитых тканью сиденьях. Как только пересекли границу воздушного пространства Ирака, ощущение безопасности и комфорта, не покидавшее нас в Аль-Удейде, где выдавали по три банки пива в день, куда-то исчезло. Я уже приготовился к тому, что до конца полета наш самолет будет непрерывно подвергаться обстрелу ракетами «земля — воздух».