Петю волнует запах сварки, запах металла. В учебниках написано, что сталь не имеет запаха и чугун не имеет запаха, а сколько их на самом деле — металлических запахов! И пусть педанты говорят, что от конвертора пахнет сернистым газом, в литейке примешивается запах земли, в металлорезке — горелого масла, нет, металлы пахнут, металлы! Ведь существует же морской запах, а морская вода сама по себе без запаха и в открытом море как раз морем-то и не пахнет, морем пахнет у берегов, ибо это запах гниющих водорослей, рыбы, запах смолы и мокрых сетей, — но все-таки пахнет морем, и сами моряки так говорят, хотя уж для них-то этот запах символизирует возвращение на сушу. Так же сталь пахнет, чугун, медь, и волнуют эти запахи так же, потому что они неотделимы от биографии, от судьбы.
Петя быстро сделал несколько прихваток и повел основной шов. Варит он всегда правым способом, в этом своеобразный шик, потому что левый вроде считается легче; и выглядит правый шов аккуратнее, потому что ведешь ровно, без раскачки. Мастера сразу узнаешь по почерку, распишется своим швом не хуже, чем авторучкой в ведомости.
Раньше Петя работал чистым сварщиком, и не где-нибудь, а на Балтийском заводе. А уж там качество дай! Но встретил лучшего друга, Васю Лебедя, и тот его уговорил на станкостроительный. А Петя — человек легкий, отказать другу не умеет, да и ездить сюда ближе. Со стороны глядя, может, и не такие основательные причины, ну а для самого Пети — вполне достаточные. Да и если всегда глубокие причины искать… Захотел, р-раз — и решился. Хорошо быть легким человеком. Вот и специальность заодно получил новую. Слесаря были нужны — и опять его уговорили. Да и скучно же всю жизнь на одном месте, всю жизнь одно и то же дело. А веселье иной раз дороже денег.
Петя заканчивал последний шов, когда за спиной раздался выстрел, точно лопнул передутый детский шарик, и сразу погасла горелка, а сзади угрожающе наползало шипение мощностью в десять кобр. Шипение, которое через секунды перешло в рев реактивного самолета.
Петя оглянулся. Из верхушки ацетиленового баллона била огненная струя! (Даже не редуктор сорвало — главный вентиль!) Потом баллон качнуло, зажим отлетел, баллон упал, увлекая всю стойку, и попер на Петю. Теперь это был уже не мирный баллон, а ракета; огненная струя напором в четырнадцать атмосфер разгоняла его. Петя отскочил, баллон ударился в каркас, отлетел, развернулся, понесся обратно, толкнув на пути кислородный баллон. А ведь в том не четырнадцать — сто пятьдесят!
Это был тот момент, когда ноги обгоняют саму мысль. Петя не успел подумать, что же ему делать, как был уже наверху, на эстакаде. Как он туда взбежал, он решительно не помнит.
Совещание в конторке у Ароныча дошло до той стадии, когда все сказано, но закрывать еще как бы рано, несолидно. Поэтому Егор не очень слушал. Он рассматривал узоры листьев аралии, закрывавших половину окна.
В конторку не влетел — встрелился — паренек-подсобник:
— Пожар! Баллон лопнул!
Паренек был в синей спецовке, но, казалось, он принес на ней отблески пламени.
Егор выбежал впереди всех.
Из своего кабинета нелепо, боком выпрыгнул Мирошников и, низко согнувшись, побежал в цех, мелко, но быстро перебирая ногами. Так они и добежали до пожара вместе.
Паренек с испугу преувеличил. Настоящего пожара не было. Горел только инструментальный шкафчик, в котором Сысоев хранит свои принадлежности, — потеря не велика. Других деревянных предметов поблизости не было, так что огню не находилось подкормки.
Баллон метался по участку белой ракетой. Он ударялся о каркас, о стену, о стоявшие тут же неизвестно зачем электромоторы, отлетал, поворачивал, несся в другую сторону, снова во что-нибудь врезался. Сварочный участок выделен особняком, так что баллон не мог вырваться из замкнутого круга. Кислородный баллон лежал тут же. Иногда баллоны сталкивались, и тогда раздавался высокий зловещий звон. Иногда реактивная струя на миг упиралась в него, но, к счастью, тут же уходила в сторону.
За спиной Ярыгина толпились ребята.
— Все назад! — закричал он. — Все назад! Рвануть может.
Они нерешительно пятились, а он, повернувшись, толкал их руками, как толкают из раскисшей колеи забуксовавший автобус.
Сзади тянулся Мирошников.
— Ребята, цех спасать надо. Кто герой?
Вася Лебедь подался грудью вперед.
— Стой! — Егор схватил Васю за плечо. — Стой! Героизма я не допущу.
И он толкал сгрудившихся, забуксовавших ребят все дальше и дальше.
— Рука, держи его! Помоги!
Мишка Мирзоев, Железная Рука, только что сам не знавший, отступать ли ему или идти укрощать взбесившийся баллон, схватил одной рукой Васю, другой рукой и грудью стал теснить ребят.
— Куда?! — гремел сзади Мирошников. — Куда? Имущество спасать!
— Назад! — Егор готов был бить в упрямые груди и плечи. — Там кислород. Назад!
Прибежали девочки. Лена висела на Филипке, хотя тот вовсе и не пытался вырваться. Надя — на Васе. Оля скатилась с крана, схватила Егора.
— Прячься, ну что ты, прячься!