Долгие сказки

— Ну что ты, Лёва, откуда у домовых отчества? Нас же не мамка с батькой на свет произвели. Имя сам себе выбрал лет сорок назад, при похожих обстоятельствах. По созвучию — тишину люблю. Я тихий дух, своё давно отшумел.

Тихон. Ну как ещё могут звать домового? Папа приходил по вечерам в детскую (сейчас это комната для гостей), садился в кресло рядом с моей кроватью, на лету сочинял и рассказывал мне сказки. Про русалку, что мечтала ездить на троллейбусе, про городского мальчика в деревне, про его друзей — таксу Маню и вредного безымянного кота, про жадного великана и трусливого рыцаря, про летающих в апреле дворников, про ослика Федю и его хозяина, шамана-дилетанта Валентина Вениаминовича, у которого никак не отрастала третья — волшебная — рука, про Бабу-ягу и её путешествие на Брокенскую гору, про доброе чудище Рананты-Рананты, что живёт в городской канализации и дружит с колодезниками, про домового по имени Тихон.

На месте деревни вырос городской район, частные дома снесли, а Тихона назначили ответственным за дом с сотней квартир и тремя сотнями жильцов. Историй о домовом точно было несколько: как наш сосед Рома, восьмой год пребывая в некотором подпитии, в одиночку притащил с помойки сломанный холодильник на площадку между четвёртым и пятым этажами и Тихон хитростью заставил его унести холодильник обратно; как домовой воевал с нерадивым и грубым домоуправом Кукушкиным; как домовой отучал мальчишек поджигать почтовые ящики; как…

Когда стал постарше, я всё уговаривал папу записать свои — наши — сказки. Он обещал, да так и не собрался. А я уже почти ничего не помню.

Мы ещё долго сидели, разговаривали, мой гость нахваливал юннаньский чай. Потом вдруг заторопился, сослался на дела, попросил разрешения заходить иногда вечерами, если я буду один, попрощался и ушёл в стену, растворился в ней.

* * *

Лето после третьего курса, этнографическая экспедиция. В Вологде я сажусь за руль «глазастика» — молодой, категоричный, уверенный, что знаю почти всё на свете, а если чего не знаю — сумею понять. Кубенское, Никольский Торжок, Ферапонтово, Кириллов, Горицы, Волокославино, Кощеево, Устье, Заря, Сизьма, Дикая Деревня, Иванов Бор, Звоз…

Почти двадцать лет я пытаюсь разобраться в том странном, что увидел и услышал. Взглянуть с точки зрения науки, пусть наука даже смотреть в эту сторону не желает. Пишу статьи, книги, рассказываю, убеждаю. Или не убеждаю. Сколько бы Ломоносовских и прочих премий мне ни вручали, для большинства учёных я маргинал, фантазёр, мракобес и суевер.

Много интересного встречал за эти годы, в чём-то смог разобраться, найти объяснение, доказать, но домовой, маленький бог-хранитель обыкновенной городской пятиэтажки — моего дома, — всегда был для меня лишь тёплой сказкой из детства.

* * *

А сказка оказалась с продолжением. Тихон приходит раз в несколько дней, по-прежнему тактично звонит в дверь, хотя мог бы появиться откуда угодно. Разговариваем, пьём Дянь Хун Цзинь Хао. Рассыльный из кондитерской на углу приносит большой кулёк овсяного печенья «с тараканчиками» — с изюмом. Мой гость макает его в чай, жмурится от удовольствия. «Иных богов не надо славить: они как равные с тобой…»

— Когда наш дом только построили, он был последним, дальше пустырь до самой реки, а за рекой лес. Зимой лоси забредали, а летними вечерами я вылезал на крышу, смотрел, как садится солнце. Однажды чуть не наткнулся на каких-то рабочих, не знаю, что они там делали так поздно. Нам запрещено людям на глаза показываться.

— Как же Вы ко мне в гости приходите?

— Маскируюсь. Ты не думаешь, надеюсь, что домовые — мужички в джинсах и затасканных свитерах? — Тихон невесело улыбнулся ему лишь понятной шутке.

— А какие вы?

— Домовой похож на свой дом.

Он изменился на мгновение, невидимый Арчимбольдо написал его портрет, составил, сплёл из бетонных блоков, арматуры, труб, обоев, окон, дверей. В мозаике оконных стёкол отражались, двигались, жили люди. Я счёл бестактными дальнейшие расспросы.

* * *

На целую неделю домовой пропал, впрочем, и меня допоздна не было дома. Друг уговорил прочитать курс лекций в «Мусейоне» для всех желающих. Погода скверная, слушателей много, кончается лекция, и я ещё час-полтора отвечаю на вопросы, спорю. Администратор торопит, говорит, что зал пора закрывать, мы уходим в музейное кафе «Архимед», занимаем большой стол, шумно беседуем, пока в споре или в вине не родится истина.

* * *

Начался декабрь, город завалило снегом. Я отменил все встречи, дошёл до леса, побродил по зимней сказке, покормил снегирей рябиной — она с осени хранилась на балконе. Замёрз, вернулся домой. Позвонил бывшей жене, поздравил с днём рождения, поговорили немного. Мы прожили вместе шесть лет, а теперь созваниваемся дважды в год — в начале декабря и в середине августа, и нам мучительно не о чем разговаривать. Попрощались до следующего лета. Наверное, час я просидел в задумчивости с телефоном в руке.

Звонок в дверь. Нехотя иду открывать. Когда имеешь дело с домовым, нет смысла притворяться, что тебя нет дома.

— Расстроен?

Я кивнул.