Долгий дозор

— В целом все понятно, — сказал помрачневший Савва. — Можно было это предугадать, уважаемый ученый Зия. Понятно, почему комбинатовские за долгие годы не рвались отыскивать этот архив. Он представляет интерес для специалистов, специализирующихся на истории. Древние работники Комбината хотели сохранить свою летопись… подробную и детальную. Здесь можно отследить жизнь этого гигантского хозяйства день за днем, за долгие-долгие годы. Все-таки в Озерске тогда тысяч сто — сто пятьдесят проживало. В том углу, например, архивы на работников и часть ментовских архивов. Ребята просто не хотели кануть в вечность…

— А может, у них были какие-то свои соображения, — сказал, чихая под маской, Ромка-джи.

Егор мысленно согласился с ним: «Кто их знает, этих Старых Людей? Но, наверное, им все-таки было просто жаль бросать все это. Все-таки столько десятилетий трудились. Небось, каждая строчка в этих документах их кровью и потом написана! А вот прошли годы, и стоим мы среди трухи, и не нужно нам сейчас от них ничего, даже из того, что хорошо сохранилось. Так наверняка и с нами случится, когда и праха от нас на земле этой грешной не останется… Аминь».

— Я же говорил вам… — грустно пробормотал Симеон.

— Да ладно, — ответил Савва. — Нечто подобное я и предполагал. Нет, ну неприятно, конечно. Три года мы эту разведку пробивали, согласовывали, утрясали. Готовились. Обидно немного, но без этого в науке никак.

— Без какого «этого»? — спросил Егор.

— Без поражений, Егор, без поражений! Невозможно в науке только по прямой идти. Пока идешь к цели — все глухие тупики по бокам обшаришь.

— Вроде этого туника, — сдавленным голосом сказал Ромка-джи и чихнул.

— Я для себя давно решил: если мы здесь, на Урале, крах потерпим и живыми останемся — вернусь к сервоприводам, — заявил Зия. — Тихая и почетная работа. Растишь мышцы, тянешь жилы, ветвишь нервную систему — и все тебя уважают, и не надо по развалинам шастать, пылью дышать. Состряпаешь, бывало, новую руку для робота, премию получаешь, жена довольна, дети пляшут.

— Пойдем наверх, — сказал Савва. — Оставим все как есть и пошли. Может, когда-нибудь историки здесь пороются, найдут для себя что-то путное…

Когда они, не торопясь, шли обратно, Симеон, повеселевший оттого, что никто из ученых не собирался отнимать у него вознаграждение, рассказывал о том, что еще было когда-то в хранилище.

— Несколько бюстов было, дед говорил. Не то человека Ленина, не то еще какой важной шишки. Ну этих идолов даже дед не видел, извели куда-то. И знамена были…

— Знамена? — удивился Егор. Ему представилось, как с развернутым знаменем ученые тащат атом-заряд к ракете.

— Точно, знамена. Дед говорит, что это какие-то почетные знамена были. Из богатой ткани. Мол, его отец, прадед мой, когда Джихад бушевал, мальцом курточку носил, которую ему мать из такого знамени сшила. Разруха, каждая тряпочка в хозяйстве нужна была.

— Тогда еще не было наноткани… — полуутвердительно сказал Ромка-джи, хлюпая носом.

«Вот ведь надышался парень, аж из носа потекло! Отродясь не помню, чтобы Ромка-джи так на пыль реагировал. Не хватало еще, чтобы заболел…»

— Не было, не было. Сейчас-то тоже она не везде применяется, смекаешь? Детское, например… Растут же, как на дрожжах!

— Мне интересно, — сказал Зия, — а как вы уцелели, друг Симеон? В смысле, клан ваш? Я так понимаю, что во времена Джихада ваши предки здесь и жили?

Симеон покряхтел, откашлялся.

— Ну, как бы это вам сказать, чтобы не обидеть…

— А прямо так и скажите. Ртом, — улыбнулся Зия.

— В общем, в христианскую веру у нас дед обратился. В старости уже. До этого, с самого начала Джихада, клан наш Веру-Истину поддерживал. Я так понимаю, что если бы в Челябе, к примеру, в те годы мусульмане преобладали и править начали, то все Данченко в ислам бы перешли. Ну, понимаете, чтобы дом не потерять… да и просто выжить всем хотелось. Род у нас плодовитый. У самого, вон, пятеро по лавкам прыгают. Куда уж с ними в заварушки соваться? Кто их без меня прокормит? У сестры своих трое.

— Да уж, услугу вам дед оказал, — пробормотал Егор и подумал про себя, что такие вещи, откровенно говоря, вероотступничеством называются. Вот бы староста здесь взвился до потолка! Впрочем, Эмир-Казань к иноверцам спокойно относился. Как там у него? «Не шерсть кошку кошкой делает. Веру-Истину многие иноверцы соблюдают, сами того не понимая. Но кто совсем ни во что не верит — проклят навеки!»

— А детей я в Вере-Истине воспитываю, — уныло сказал Симеон.

Вот тебе и сюрприз! Надо же, какие выверты история клана устраивает!

* * *

Наверху все было спокойно. У грузовичка никто не топтался, в фургон залезть не пытался. Жил Симеон хоть и близко к Управе, но в таких дремучих зарослях ген-саксаула, что ходили к нему только те, кому он совсем уж позарез нужен был. Обособленно жил человек. А Егор-то по простоте душевной думал, что в больших городах все скученно живут. Не тут-то было! Видно, в каждом городе, велик он или мал, всегда найдется тот, кто лишней суеты не любит, вроде нашего муллы-батюшки Николая.