– Господи, благодать-то какая! – старик Никифор без устали крестился, всей душой внимая божественному перезвону, плывшему над землёй. Ратмир внимательно посмотрел на него и тоже несколько раз перекрестился. Звучание колоколов, помимо его воли, почему-то стало беспокоить и завораживать его.
В этот момент невидимый второй звонарь ухватился за верёвку, привязанную к языку самого большого – благовестного колокола, и в малиновый перезвон малых и средних колоколов добавился низкий звук, внеся в общую картину колокольного звона мощь и благолепие.
– Прямо внутри у меня всё переворачивается, когда я слышу колокольный звон! – с восторгом произнёс старик Никифор, продолжая умильно смотреть на собор и креститься. – Чувствую, как короста какая-то с души каждый раз сползает и так хорошо становится. Душа очищается от грязи всякой…
Вскоре они подъехали к самому монастырю.
По условному стуку и паролю деревянные, массивные ворота основного входа распахнулись, и их встретили ратники с горящими факелами в руках, охранявшие монастырь.
– Ты здесь бывал раньше, Ратмир? – тихо спросил старик Никифор, с едва заметным усилием спешившись с лошади.
– Нет, не приходилось. А ты? – в свою очередь спросил Ратмир, поглаживая гриву своей лошадки и внимательно разглядывая всё вокруг.
– Откуда?! Это же бабский монастырь! – негромко воскликнул старик Никифор, но вышедшие из повозки женщины всё равно услышали их и оглянулись.
– Иди со мной, потешник Ратмир. А товарищ твой пусть здесь останется. Ни к чему нам лишние глаза, – по-хозяйски твёрдо заявила схимница Серафима.
Ратмир недобро посмотрел на неё и, подойдя вплотную, тихо произнёс, глядя поверх её головы:
– Слушай меня внимательно, схимница Серафима или кто ты там ещё. Я больше повторять не стану. Здесь я не по твоей воле. Скажи спасибо своей помощнице. Только из-за неё взялся за это дело. И помогать буду только ей и по её просьбе. Тебя интересует, кто совершил преступление, о котором я ещё ничего сам пока не знаю? Так вот, ответ ты, скорее всего, получишь. Раз уж так получилось с вашими послушницами… Но командовать мною ты не будешь. Забудь про свои мирские замашки, накомандовалась аж на два ада вперёд…
– Что ты такое говоришь, потешник? – неуверенно попыталась воскликнуть схимница Серафима, чувствуя, как слабеет её воля под обезоруживающими звуками голоса этого необычного скомороха. Она вскинула голову и встретила его взгляд, полный ненависти. – Кто ты, потешник Ратмир? Откуда я тебя знаю?.. Я вспомнила эти глаза… – прошептала она одними губами и, почувствовав резкую, сильную боль в голове, упала без чувств.
– Эй, отнесите её в келью, – махнул рукой Ратмир стоявшим поодаль монашкам. – Да приложите лёд к голове, пока не очнётся. А ты, мать Ефросинья, показывай дорогу в ваши кладовые.
Та всхлипнула, кивнула и пошла вперёд, освещая дорогу одним из факелов. Остальные монашки засуетились вокруг схимницы Серафимы и, подхватив грузное тело, потащили его в длинное, деревянное здание, где располагались монашеские кельи…
Ратмир и старик Никифор в сопровождении келейницы Ефросиньи подошли к широким, деревянным ставням, расположенным под углом неподалёку от других деревянных построек, откуда доносилось мычание коров, ржание лошадей, кудахтанье просыпающихся кур и визг потревоженных поросят.
Она с усилием стала поднимать одну из ставен. Ратмир тут же помог ей, и увидел перед собой деревянные ступеньки, ведшие куда-то вниз, в темноту. Они стали осторожно спускаться вниз. На них пахнуло холодом, запахом земли, овощей и чем-то ещё. Тонкие крылья носа Ратмира расширились на вдохе, и он покачал головой: « Кровь».
– Я тоже чувствую, – согласно кивнул старик Никифор.
Келейница Ефросинья громко всхлипнула и чуть не упала со ступеньки. Шедший за ней старик Никифор придержал её за руку: – Ну, будет, будет, милая. Показывай, где случилось…..
Старик Никифор не успел договорить. Они спустились до конца лестницы и завернули за угол кладовки.
– Ох, ты же, матушка моя небесная!!! – охнул старик Никифор и даже прикрыл глаза рукой. Ратмир побледнел от увиденного. А келейница Ефросинья с рыданиями кинулась к обнажённой девушке, стоявшей на полусогнутых ногах почти посередине большой комнаты, заставленной бочонками, ящиками, корзинами со всякой снедью.
– Доченька моя, Настюшечка-а-а!!! – завыла женщина, боясь прикоснуться к телу дочери.
Ошеломлённый увиденным Ратмир постепенно приходил в себя, и лицо его стало темнеть от гнева.
– Мы считаем зверей жестокими и безжалостными тварями, – глухо произнёс он, обращаясь в никуда. – А как назвать тех, кто решился такое сотворить с молодыми девицами?! – Ратмир на несколько секунд спрятал лицо в ладони и что-то там прошептал. Потом отнял ладони от лица, и старик Никифор увидел прежнего Ратмира – сосредоточенного и внешне спокойного.