Долгий путь скомороха. Книга 2

– Знаю, дедушка Никифор, – опустил голову мальчишка. – Только вот страшно мне так далеко одному от вас уезжать.

– Но он и матушке твоей разрешает там же остаться, да присматривать за тобой. А нас ты всяко-разно будешь видеть. Мы же с Ратмиром почти каждый год в Италию приезжаем, да всю зиму там представления даём.

– Вот именно, что почти, – вздохнул Теодорка.

– А тебе трудно особо там и не будет. Если только первое время. Так-то ты на итальянском уже славно разговариваешь…

– А я и писать могу уже много и по-итальянски, и по-английски, и по-немецки! Дяденька Ратмир много со мной занимался до этого Андрейки, – хвастливо перебил его мальчишка.

– Вот видишь! Молодец! Так что ничего не бойся, Теодорка, и давай этим разом, что мы в Италии будем, оставайся-ка ты учиться там же, где сам Ратмир учился, – заключил старик Никифор, надкусывая кусок пирога с капустой.

– Так мы всё-таки поедем этой зимой в Италию?! – радостно воскликнул Теодорка.

– Да, Ратмир сказал, что выправит нам всем новые документы и когда земля морозом схватится – поедем в Италию, – улыбнулся старик Никифор и довольно потянулся всем телом. – Эх, хорошо же там!

– Ура-а! Гип-гип, ура-а-а! – радостно закричал Теодорка и, вскочив на ноги, побежал вприпрыжку кругами, раскинув руки и распугивая птиц и стреноженных лошадей.

Глава 7

Во дворе Девичьего монастыря царила суматоха. Бородатые служащие Разбойного приказа в суконных формах с озабоченными лицами шныряли по застроенной деревянными постройками территории монастыря. Испуганные таким количеством мужчин, монахини шарахались от них в разные стороны.

На высоком деревянном крыльце недавно отстроенного терема матушки игуменьи Евникеи толпился чиновничий и монашеский люд. Сам митрополит Филипп в окружении своих помощников-монахов мрачно поглядывал вокруг из-под густых, кустистых бровей. Высокий, худой дьяк Разбойного приказа Лаврентий хмуро выслушивал первые доклады своих подчинённых. Он недовольно осматривался по сторонам и то и дело откидывал рукой лезшие ему в рот кончики блекло-рыжих, жиденьких косм, торчавших из-под высокой соболей шапки.

– Ну, что, Высокопреосвященнейший Владыко, похоже, что самой матушки игуменьи-то сегодня и не будет? – с раздражёнием обратился он к митрополиту.

– Не успеет она сегодня вернуться, дьяк Лаврентий, – слегка склонился к нему тот и добавил: – Как отбыла она днями ранее на богомолье во Владимир, так и ждали мы её не ранее будущей недели. Кто же знал, что такое приключится?!

– Так что мы здесь тогда торчим?! – разозлился ещё больше дьяк Лаврентий и прикрикнул на стоявшего тут же престарелого духовника Девичьего монастыря отца Павла: – Давай, отец Павел, мне скорее добрые хоромы, чтобы я мог там расположиться, да сыск продолжать. Великий государь с митрополитом меня спрашивать станут скоро. А мы ещё никого и не начали пытать. Я уже дал указание никого без моего ведома из монастыря не выпускать.

– Хорошо, хорошо, дьяк Лаврентий! Как же я и сам-то не додумался?! – залебезил отец Павел и крикнул старческим голосом стоявшим в стороне монашкам: – Ведите скорее дьяка Лаврентия в богатые хоромы, да стол для него и его людей накройте изрядный.

Монашки быстро подбежали к дьяку Лаврентию, и повели его в соседний терем.

Отец Павел тут же низко поклонился митрополиту: – И вам, Высокопреосвященнейший Владыко, у нас хоромы готовы самые лучшие. Сам провожу вас.

Митрополит Филипп кивнул, недовольно посмотрев вслед дьяку Лаврентию.

В это время в большой келье схимницы Серафимы продолжали гореть свечи. Пахло ладаном, мятой и эвкалиптом, и тяжёлым духом больного человека. Несмотря на солнечный день, в келье стоял полумрак.

На широкой смятой постели, раскинув руки и ноги в разные стороны, лежала горой, тяжело дыша, сама схимница Серафима. В беспамятстве она громко стонала и мотала головой из стороны в сторону. Сухими губами она периодически что-то шептала, и тогда сидевшая рядом келейница Ефросинья склонялась над ней, пытаясь разобрать, что она там шепчет.

– Вот опять, – развела она руками, обращаясь к сидевшему за широким деревянным столом помощнику дьяка Лаврентия – дьячку Николаю. – Опять бормочет, дескать «позовите его да позовите его». А кого позвать-то?! Никак не говорит.

– Да как же с ней такое приключилось? – хмуро глянул на неё тот.

– Так она же сама поехала за тем скоморохом. А я ей говорила, мол, зачем ты, матушка, сама-то поедешь? На то при монастыре есть посыльные. Опять же ей после того, как она увидела наших мёртвых послушниц в кладовой, сразу нехорошо стало.

– Ну, и зачем она поехала сама? – торопливо записывал за ней в толстую тетрадь помощник дьяка Лаврентия.

В этот момент в коридоре послышались быстрые, лёгкие шаги, и в проёме двери показалась худая мужская фигура в богатом кафтане. Мужчина пригнулся и шагнул в келью.

– Ох, дьяк Лаврентий! – соскочила с кровати келейница Ефросинья и поспешила припасть сухими, тонкими губами к костлявой руке дьяка.