Долгий сон

— Спасибо, — хором ответили все три.

— Присаживайтесь, — пригласил Зик, с усмешкой рассматривая девушек.

Они сели. Одна — низенькая, черная как смоль толстуха. Другая — пухлая, с желтой кожей. Третья — та, что заговорила первой, была стройна, как тростинка, и почти белокожа.

— А вы, видать, свои мальчики, — улыбаясь, отметила чернокожая.

— Прогуливаем? — спросила вторая, трогая их учебники.

— Почему, просто проходим анатомию, — сказал Рыбий Пуп.

Девушки захохотали, учуяв заработок.

— Остряки, — сказала толстуха и, оттопырив влажные губы, нацелила большие глаза на Зика.

Рыбий Пуп угостил девушек сигаретами; Брюхан подал пиво и проворно принес еще три бутылки.

— Меня зовут Глэдис, — сказала светлокожая.

— А меня — Рыбий Пуп.

Рыбий Пуп определил свой выбор с первого взгляда. Было жутковато, что Глэдис так похожа на белую, но он знал, что опасаться нечего, что она доступна, и это волновало его.

— А меня зовут Мейбелл, — сказала черная.

— Меня — Бет.

— В Дугласовской учишься? — спросила Глэдис.

— Ага, правда, недолго осталось.

— Кончаешь? Я тоже там кончала, четыре года назад.

— Не совсем так. Бросаю. Только пусть это будет между нами.

— Ох, я тебя понимаю, — смеясь, сказала Глэдис. — Сама была рада без памяти отвязаться от этих чертовых учителей.

— Чем же они тебе насолили?

— Познакомимся получше, скажу, — с горечью ответила она.

— Нет, ты скажи сейчас, — попросил он, наклонясь к ней ближе.

Она взглянула на него, помолчала и решилась:

— Учитель английского сделал мне ребеночка, — прошептала она ему на ухо. — Это он мне так хорошо объяснял про глаголы…

— Джефферсон?

— Он самый, подлец, — сказала она, глядя куда-то мимо печальными глазами.

Она нравилась ему все больше; она была не так хороша, как Глория, и все же он находил в них что-то общее. Во взгляде ее карих, влажных, почти неизменно опущенных глаз была боль и покорность судьбе, от всего ее облика веяло усталостью много испытавшего человека. Она по-хозяйски просунула руку ему под локоть.

— Потанцуем, не хочешь?

— Давай. — Рыбий Пуп повел ее на середину зала.

Прислушиваясь не столько к музыке, сколько к прикосновениям партнерши, Рыбий Пуп не обратил внимания, что Зик пошел танцевать с Бет. Обернувшись, он увидел, что Мейбелл сидит в одиночестве, заметил, как она вынула сигарету из его пачки. Музыка кончилась, и, ведя Глэдис назад к столику, он крикнул:

— Брюхан, еще четыре пива!

— Сию минуту! — отозвался из-за стойки Брюхан.

— А как же я? — с вызовом спросила Мейбелл, глядя ему прямо в глаза.

Над столиком повисла напряженная тишина. Мейбелл оказалась лишней, и по какой причине — было яснее ясного. С виноватым чувством Рыбий Пуп глядел в ее выпученные, налитые кровью глаза.

— То есть, я хотел сказать, пять бутылок, Брюхан! — поправился он.

— Не надо! Подавись своим поганым пивом! — Мейбелл презрительно скривила толстые губы.

— Мейбелл, — укоризненно сказала Глэдис, — мальчики выбрали, кого им хочется…

— Катись ты к дьяволу, сука белесая! — с неожиданной яростью завизжала Мейбелл и, вскочив из-за стола, с грохотом смахнула на пол бутылки. — Я не слепая покамест! Вижу, что выбрали! Польстились на белое мясо! Только вы-то шлюхи — не белые! Ниггеровыдочки, как и я! Просто им белей вас взять неоткуда, они и выбирают, что хотя бы похоже! — Она резко обернулась к Зику и Пупу. — Если вас так уж тянет на белое, что ж вы не ходите на тот конец города, там однимтолько беленьким и торгуют. Не хотите говорить? Тогда я вам скажу! Боитесь, что убьют, как собак! Сидишь с ними, сволочами, а они на тебя взглянуть гнушаются, сами черней гуталина, а подавай им желтое да белое!

— Но ты-то, Мейбелл, — черная, — через силу улыбнувшись, сказала Бет.

— И горжусь этим! — вскинулась Мейбелл.

— Тебе только и осталось,что гордиться, — негромко сказала Глэдис.

— Эй, что у вас тут за шум? — Брюхан поставил перед Мейбелл бутылку пива и тяжело затопал обратно.

Мейбелл перевернула бутылку вниз горлышком, и пиво пенной струей хлынуло на пол.

— На, лакай, — ядовито бросила она Пупу.

— Не стыдно, Мейбелл? — сказала Бет. — Выливаешь чужое пиво…

— Напилась и завидует, вот и все, — сказала Глэдис.

— Кому — тебе, белохвостая сука? — злобно огрызнулась Мейбелл. — Никогда в жизни я тебе не позавидую.

Звуки буги-вуги умолкли. Рыбий Пуп еле сдерживался, в руки ему словно вставили стальные пружины — подняться бы сейчас и двинуть эту девку кулаком по потной черной роже. Все понимали, что происходит, он это знал, но зачем говорить об этом вслух. Стыдно, когда про такое говорят вслух.

— Дай людям быть, с кем им нравится, — прорычал он.

— Во-во! — немедленно подхватила Мейбелл, нагибаясь к нему через стол и брызжа пьяной слюной. — Дали ему белые Джимом Кроу по черной заднице, так нет же, ему все мало!

— Шла бы ты, а, Мейбелл? — сказала Бет. — Уши вянут от этих разговоров!

— Я здесь такое же право имею находиться, как ты, желтая тварь! — визжала Мейбелл.

— Я тебе не тварь. — Бет встала.

— А я и не говорю — тварь. Я говорю — желтаятварь!

Зик потянул Бет обратно на стул.