Долгий сон

— Я люблю смотреть, как ты спишь, — тихо сказала она.

— Да? Интересно. — Он вскинул на нее глаза. — С чего это?

— Не знаю. Ты прямо как маленький, когда спишь.

Он фыркнул и по-кошачьи потянулся в полутьме.

— До сих пор на меня никто не любовался во сне.

— Неужели и впрямь никто? — лукаво спросила она.

— Я бывал до тебя с другими женщинами, Глэдис, но ни с одной не спал. — Он покаянно усмехнулся. — Знаешь, как водится:

Ппапамм —
И наше вам,
Мадам…

Она засмеялась, не разжимая губ.

— У каждого мужчины есть женщина, которая смотрела, как он спит, — сказала она, глядя мимо него в пространство.

— Если только мама, когда я был маленький… Слушай, а пива не осталось? Пить охота.

— Приберегла для тебя холодненького. — Она вынула из оцинкованного ведра со льдом бутылку пива.

— Умница, — благодарно сказал он. Опорожнив бутылку наполовину, он поставил ее на стол возле кровати.

Глэдис, низко нагнув голову, чинила юбку; освещенные маленькой лампой, стоящей у нее под рукой, блестели шелковистые завитки ее волос, матово золотилась кожа. Рыбий Пуп нагнулся вперед и стянул со спинки стула свои брюки.

— Уже идешь? — спросила она.

Он не ответил. Достал из кармана четыре зеленые бумажки, протянул ей.

— Возьми, девочка, здесь тринадцать долларов… Десять от папы, и еще три выклянчил у матери.

Она встала, взяла деньги и сунула под дорожку на комоде.

— Спасибо, Пуп. Теперь будет чем заплатить за квартиру.

— Мало я тебе даю, я знаю, — сокрушенно сказал он.

Она отозвалась добродушно:

— Я не жалуюсь.

Ничего не было хуже этих минут, когда он давал ей деньги. Хотелось расспросить, хватает ли ей на жизнь — одеваться, есть, платить за жилье, давать матери, которая растит ее незаконнорожденного ребенка, но что спрашивать, если он все равно не может давать ей больше? Он знал, чем она зарабатывает, и гнал от себя мысли об этом, потому что от них был готов проклясть ее. Приходилось довольствоваться тем, что ему, по ее словам, отдают предпочтение. Ссутулясь на краю кровати, он силился превозмочь чувство вины перед нею, потому что не имел на него права. Как случилось, что она, такая красивая, угодила в этот омут?

— Глэдис, а у тебя отец жив? — спросил он вдруг, закуривая сигарету.

— Чего? — Она резко вскинула голову, склоненную над рукодельем, и распахнула ему темную глубину своих глаз. — Да, жив, — и опять согнулась над шитьем.

— И чем занимается?

— Торгует лесом.

— Он что, белый?

— Ага, — сказала она тихо.

— Не захотел взять за себя твою маму?

— Ты что это мне устраиваешь допрос? — В ее голосе слышалось раздражение.

— Я же не знаю тебя, Глэдис, — сказал он с затаенной мольбой. — Встречаемся, а я ничего о тебе не знаю…

— Чтоб белыйженился на черной,да еще на Юге? — Иронический вопрос не требовал ответа.

— Могли бы и на Север податься. — Он старался говорить не слишком запальчиво.

— Он уже был семейный.

— Любил он твою мать?

Она долго не отвечала.

— А чтоэто — любовь? — почти неслышно проговорила она наконец, не поднимая глаз.

— Он здесь в городе живет?

— Ага.

— Видитесь вы с ним?

— Да нет.

— И из семьи его ни с кем не встречаешься?

— Какое там. Они же белые.Я — черная…

— Ничего ты не черная, — сказал он, словно обвиняя ее в чем-то.

Дождь все стегал по крыше. Глэдис поднесла ткань к лицу, перекусила зубами нитку и, отмотав с катушки новую, стала вдевать в иголку, держа ее у самых глаз.

— Хорошо хоть здесь мама, есть на кого оставить ребенка. — Она завязала узелок на конце нитки.

— Я бы на твоем месте уехал на Север.

— Это зачем?

— Зажила бы тогда как хочется.

Она взглянула на него, удивленно приоткрыв рот.

— А я так и живу.

У него оборвалось что-то внутри. Значит, она смирилась с тем, что произошло! Она равнодушна к миру белых, не таит на него обиды за зло, которое он ей нанес. Вот он, не столкнувшись еще, по сути дела, близко с этим миром, уже ненавидит его. А может быть, нет? Ненавидит, когда начинает здраво рассуждать, а когда замечтается — любит… Разве он приставал бы к ней сейчас с расспросами, если б не преклонялся перед этим белым миром, не чтил бы его втайне?

— А где живет твой папочка, не знаешь?

Пальцы Глэдис вцепились в материю, она с горечью засмеялась сквозь плотно стиснутые губы.

— Как не знать, только в субботу ходила к ним обедать.

Он невольно рассмеялся тоже, но резко оборвал смех.

— Слушай, этот учитель, Джефферсон, знал, что у тебя отец белый?

— Что отец белый? — переспросила она. — Знал… Скажи, зачем ты все это выспрашиваешь? Может, я не нужна тебе больше?

— Ты же знаешь, что не в том дело. — Он досадливо поморщился.