Долгий сон

Сама сплела из бельевой веревки плетку, и танцевала с ней — точнее, в ней, обернув вокруг талии, и эта плетка была ее единственной одеждой. И знала, что не врет, когда привлек к себе и шепнул на ухо:

— Я много чего видел. Но это… Это был прекрасный танец. Спасибо, Настик.

Она не стала портить ему праздник, глазом не моргнула, забив в себе насмерть обиду, когда призывно и откровенно хотела подарить ему не только танец, а саму себя.

Он был понятливый. Как и она. И снова был разговор, снова краска на щеках, снова благодарное и уже легкое понимание. И веревочная плетка, словно сама слетевшая с талии и взлетевшая вверх…

x x x

— Полковника совсем забыли… — в мелодию мычал себе под нос, гася третью недокуренную сигарету.

Два часа… Мертвое молчание телефона. Молчание дверного звонка. Мертвый экран пустой электронной почты.

Кнопка телевизора в гостиной. Удобный диван. Круговерть новостей,. Кофе. Коньяк. Еще раз кофе. Снова коньяк…

Кнопка торшера. Выброшенная книга… Сигарета. Конья… Стоп. Все, полковник. За перевалом — духи. Дальше хода нет.

Проверка кнопки будильника: а стрелку и двигать не надо. Завтра ровно в семь все начнется сначала…

Ровно в семь. Привычным мерным шагом. Машина. Дорога. Офис. Воротнички сотрудников. Старательная девочка-секретарша. Доклад генеральному. Кабинет. Холодные трезвые мысли. Анализ обстановки. Принятие решения. Постановка задачи. Исполнение. Прием докладов. Пустотный холод под сердцем.

Полковнику никто не пишет…

x x x

И диссонансом — растерянная мордочка секретарши:

— Там внизу какой-то парнишка в очках, вас спрашивает.

— Меня? Ему назначено? Я вызывал?

— Да, говорит, нужен ваш главный полковник. Чужие этого не знают, я вот вам сразу и ска… Вы куда, сейчас делегация немцев…

— На х..!!!

Он топтался внизу. Нескладный, действительно смешно-очкастый.

— Где?

— В третьей городской.

— Кто ее?

— Никто, автобус в столб въехал.

— Как она? — это уже в машине, в визге шин и в мотании всего Пашки, цепляющегося за все ручки и ремни.

— Ну, когда вроде очнулась, всех поставила на уши, говорит полковника найдите, тетка Лиза ни фига не понимает, что да как, Настюха хрипит чего-то, говорить пока больше не может, а я знал… ну… знал… короче. Вы и правда полковник? Настоящий?

— Нет, Паша. Я старый дурак. И это уж точно, что настоящий…

Июль 2007 г.

Дрим Тим

Тимофей Палыч зашарил рукой по тумбочке у кровати в поисках противно пищащего будильника. Нашарил, но заглушить копеечного «китайца» не смог — гад грохнулся на пол и пищал уже оттуда. Мрачно ругнувшись сиплым спросонья голосом, Тимофей сел на кровати. Хрен бы с ней, этой рыбалкой — полчаса погоды не сделают, но… Но эта лимонно-желтая сволочь со стрелками и писклявым звонком оборвала все на самом интересном месте! Все еще сидя, Тимофей старательно закрыл глаза, пытаясь прокрутить ленту сна и досмотреть концовку. Но получалось плохо, как в испорченном двд-рекордере: мельтешили кадры какого-то стародавнего покоса, влез в экран картуз на лохматой башке, слишком быстро мелькнула и исчезла хорошо исполосованная задница, запоздало пошла звуковая дорожка хлеста розог и коротких вскриков тонкого голоса.

Наконец-то кадры пошли ровнее — прямо на колючей стерне извивалась сочная девка, кто-то придерживал ей голые ноги, а тот, в картузе, трудился буквально в поте лица: может, жарко, может, порол очень уж старательно — но капли Тимофей увидел дважды. Сначала на висках «картузника», а потом и на теле девке — мелкими бисеринками, помежду вспухающих горячих рубцов. Голосок у девки был звонкий, но мучилась она приглушенно: мешал завернутый до самых лопаток и сбившийся на голове сарафан.

Картузник отбросил сломавшуюся розгу, долетели обрывки фраз в чей-то адрес: «Не можешь пруты готовить, сама под них лягешь, дура глазастая!», после чего он обошел все еще лежавшую на стерне девку, отстегивая от пояса короткую извилистую плеть.

Плеть почему-то стала длиннее, когда вскинулась вверх, раздался прерывистый истошный визг… Пауза. Кадров больше не было.

Тимофей снова выругался — визг-то был и не визг, а пищание китайского будильника. Нет, сволочь, теперь уже не досмотришь… На всякий случай он еще немножко посидел, но кадры только повторялись, причем все хуже и хуже: все больше было всякой ерунды типа звона кос и шелеста граблей, какое-то перемигивание парней и мужиков, настороженные взгляды девок из-под платочков, а вот девкиного зада, играющего под сочным прутом, на третьем просмотре оказалось всего-то и ничего.

Все стало ясно. Масленица у кота закончилась, так и не начавшись. Ладно бы эта желтая гадина разбудила как положено в шесть, а то уже семь! При этом Тимофей Палыч не стал углубляться в проблему, кто поставил стрелку на семь… не сам же будильник? Тем не менее собирал рыбацкие вещички и грузил все в резиновую лодку на мрачном автомате — раз решил, значит пойду…