Долгий сон

Нет, Палыч, он же Тимофей, он же Тим. Дрим — штука такая, что… короче, если нашлась, то она всегда продолжается.

Июль 2007 г.

Цикл «Утопия»

Утопия

Евгений Венедиктович аккуратно вложил закладку и поставил на полку «Город солнца» — память не подвела, и пассаж старика Кампанеллы об ответственности личности очень кстати ложился в новую работу о развитии классических педагогических представлений. Впрочем, от теории предстояло перейти к непосредственной практике и Евгений Венедиктович к этому переходу отнесся, как и ко всему, что делал, аккуратно и обстоятельно.

Он надел удобную безрукавку черного бархата, теплую и совершенно не стеснявшую движений. Шлепанцам тоже было отказано в присутствии — их место на ногах главы семьи заняли хорошо разношенные полуботинки, а уложенные в коробочку запонки заставили выше локтей подвернуть рукава сорочки. Вид, конечно, был не совсем джентльменский, с эдакими-то рукавами, но ситуация если не требовала, то как минимум позволяла… Поэтому Евгений Венедиктович удовлетворился осмотром своего внешнего вида, похрустел суставами пальцев и вышел в большую комнату.

Его супруга, по-домашнему просто Машенька, с присущей ей деловитой миловидностью тоже листала книжку — насколько мог судить Евгений Венедиктович, какой-то очередной современный романчик без смысла, глубины и характеров — так, легкое чтиво для легкой загрузки очаровательной головки.

Вскинув глаза на супруга, Машенька оценила его рабочий костюм, перевела взгляд на часы и согласно кивнула — да, время. Молодо и быстро поднялась с кресла, легонько скользнула губами по гладко выбритой щеке и прошла в комнату дочери. Стоявшая вдоль стены большой комнаты оттоманка выглядела оттоманкой лишь по накинутому сверху ковровому покрывалу и обилию подушек — кстати, вышитых собственноручно Машенькой в период как до замужества, так и после. Аккуратно собрав подушки и подушечки, столь же аккуратно сложив покрывало, Евгений Венедиктович с удовольствием оглядел главную педагогическую достопримечательность своего дома: настоящую, по классическим рецептам изготовленную, увесисто покоившуюся на массивных ножках отлично отструганную лавку.

Он был свято убежден в том, что любой педагогический процесс должен зиждется на вековых основах предков — потому в свое время не пожалел средств на столярный заказ. Более того, прежде чем сделать эскиз будущего воспитательного ложа, он старательно проштудировал несколько десятков книг, в которых то вскользь, то подробно упоминалась это удивительное изобретение предков — лавка. Это вам не садовая скамейка, не полати для храпящего мужика в стоптанных онучах (вот бы удивился Евгений Венедиктович, узнав, что онучи — это всего лишь портянки и стоптанными быть ну никак не могу), не разнеженная мягкая кушетка — это и есть старозаветная лавка, сделанная в рост Машеньки плюс две пяди припуска и на ширину бедер плюс одну пядь припуска и плотно согнанная в косой клин «столешница», такая же обширная и гладкая, как обеденный стол…

Впрочем, искренне любуясь сим произведением историко-столярного искусства, Евгений Венедиктович ни на минуту не забывал о том, что сейчас оно увидело свет божий вовсе не для разлюбезной супруги Машеньки, а для второй Машеньки, названной пятнадцать лет назад в честь верной и любимой супруги. До него доходили слухи, что дочку в гимназии из-за этого зовут Маш-Маш, но какое ему было дело до недалеких прыщавых подростков с их тягой к глупым кличкам…

Впрочем, обе Машеньки уже вышли из комнаты дочери в большую комнату, даже между собой, а не для гостей именуемую «залой», и сейчас предстояло не менее ритуальное действо — передвижение воспитательного ложа, сиречь лавки, в удобную позицию именно для воспитательного процесса — не у стенки, а поближе к середине комнаты. Вон туда, между круглым обеденным столом и боковым креслом. Несколько лет назад (ох, как бегут годы — всего лишь пять-шесть лет назад!) это процесс приходилось выполнять им вдвоем с Машенькой-старшей — в особо нежном возрасте Машенька-младшая еще не допускалась не то что вытаскивать, а даже ложиться на это семейно-воспитательное ложе. С ней тогда тихо и уютно разбиралась в комнате Маша — легким смешным ремешком. Но годы идут, и Машенька теперь почти сровнялась в росте с Машенькой, обещая в ближайший год-два не только перерасти маму, но и (Гм… гм… Не к месту мысли, уважаемый Евгений Венедиктович!) превзойти ее по качеству фигуры — не просто столь же юной и свежей, как было в свое время у Машеньки, но и по некоторым другим параметрам, как то ширина бедер и объем груди. По длине волос, так красиво летавших в воздухе во время танцев, она уже была достойной соперницей своей матушки, впрочем, к вящему и нескрываемому удовольствию последней.