Долго еще до вечера?

Из школы мы, как обычно, шли вместе с Санду, и вдруг на улице у меня промелькнула ужасная мысль.

— Слушай, Бэкэуану И. Александру, — говорю, — ты где был, когда я в середку угодил?

— Там. Где же еще?

— Был там — и молчал?

— А что говорить-то?

— Как твоя голова варит, старик? Ты же еще и спрашиваешь! Надо было сказать все. Руку в огонь положить, доказать, что не способен я на такую дурацкую выходку.

— Чудак ты, — говорит. — Если против тебя тридцать, какой толк от моей защиты?

— Никакого, — говорю.

— Вот видишь!

— Но ты знал правду. Знал, что это не в моем характере. Понимаешь?

— Нет. На кой черт нужна тебе эта правда, если они стоят на своем?

— А вот нужна. Не для того, чтобы их убедить. А самому убедиться, что у меня есть друг.

— Он у тебя и есть.

— Нет. Уже нет.

И я убежал, оставив его одного.

А теперь вот смотрю на солнце, смотрю, как обычно, закрыв глаза.

Ничего прекраснее не было бы на этом свете, если бы на красный цвет солнца легло пятно и, когда бы я открыл глаза — убедиться, что это там за пятно, облачко или что-то другое, я бы увидел перед собой Санду, заслонившего солнечный свет, и он бы сказал мне: «Я хочу объяснить, что случилось, отчего я, твой друг, оказался трусом».

Но пока что никто не приходит, и мне хочется, чтобы день не кончался, мне надо понять все сегодня же, а не в другой раз. Вы не знаете? Долго еще до вечера?

ИГРА С ТЕНЬЮ

БЫЛА ЕЩЕ ЗИМА, календарь упрямо старался убедить нас черным по белому, что февраль не кончился, а нам плевать на календарь. Мы с Михаем по запаху чуяли, что весна вот-вот явится.

— Пойдем побродим, Михай.

— Пойдем. Без шапок?

— Без.

— И без шарфов?

— Долой все, что напоминает зиму!

Нас гнал из дому запах весны. Михаю, сыну квартирной хозяйки, в доме которой я остановился в эти дни, приехав в городок на берегу Серета, было девять лет, и мы с первого знакомства стали закадычными друзьями; нас связывало нечто трудно объяснимое, но вполне понятное: ему было девять лет и мне когда-то было столько же, я отлично знал этот возраст, знал ему цену и изо всех сил старался пережить его всякий раз, как только для этого представлялся случай.

Мы шагали рядышком по широкой новой улице, мимо зданий в веселых красках. Шагали ровно, не спеша, молчаливые, как и эта улица, посылавшая на покой последних припозднившихся пешеходов. Местами над нашими головами светились флюоресцентные лампы, обволакивая нас белесым сиреневым светом, удлиняя и укорачивая наши тени по мере того, как мы удалялись от них или приближались к ним.

Михая, как я заметил, привлекла эта игра теней; наши силуэты казались то карликами с плоскими, прилепленными к плечам головами и со срезанными ногами, то великанами — косая сажень в плечах, руки — стрелы подъемного крана, ноги — ходули.

— Забавляешься, Михай?

— Ага!

— Один?

— Могу и вам сказать.

— Если не секрет.

— Нет. Я с тенью играю.

Он остановил меня, схватив за руку.

— Смотрите, сейчас я такой как есть. Не больше и не меньше. Ученик четвертого класса.

— Четвертого «А» или «Б»?

— Не важно.

И увлекая меня на несколько шагов вперед, продолжал:

— Теперь я больше. Как буду к концу школы.

— Точно! Я как будто вижу в твоем кармане свидетельство.

— Да. Я смотрю на него и думаю, куда податься. То есть, «думаю» — не правильно. Я прямо направляюсь и всё, да, направляюсь!

— Куда?

— В профучилище. Мой папа — слесарь.

— Знаю. Ему хочется, чтобы и ты…

— Ну вот еще! Прежде всего хочется мне. Я уже сейчас умею мастерить множество вещей. Мама говорит…

— Слышал: «Третий на все руки мастер».

— Видите!

— Но не понимаю, почему третий. Отец — первый…

— Нет. Первый был дедушка. А папа — «Второй на все руки мастер».

Мы смеемся. Нам смешно по любому поводу. Мы любим смеяться, и наплевать, что другие не находят ничего смешного.

— А дальше? Что говорит тень дальше?

— Теперь я закончил профучилище и поступил на завод и в вечернюю школу.

Он бежит вперед.

— А теперь я — студент или нет, уже инженер. Нравится, какой я?

— Очень.

И мы опять смеемся.

— Давай остановимся здесь, — предлагает Михай.

— Почему? Ты замерз?

— Нет. Но если пойдем дальше, тень опять сделает меня маленьким.

— Хорошо. Ты оставайся здесь, а я пойду вперед, и когда тень покажет меня, как в девять лет, ты крикни мне, я остановлюсь. Я хочу остановиться на девяти.

— Ладно, крикну.

Закрыв глаза, я двинулся вперед и вдруг слышу:

— Стоп!

Я открыл глаза и остановился. Не помню, на сколько. Может, на секунду. А то на минуту. Но помню, что именно в эту секунду или минуту в самом деле пришла весна.

— Чуешь, Михай? — крикнул я. — Чуешь?

— Да, пришла, наступила. Запах… Нас чутье не обманывает!

БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ!

НЕ ТРЕВОЖЬТЕСЬ! Дети часто температурят. У мальчика просто насморк. Чай, аспирин, растирание спиртом и пусть два-три дня побудет дома. Сказав это, школьный врач поднялся. Папа помог ему надеть пальто, мама спросила, не лучше ли поить меня липовым чаем, и он ответил: неважно, каким; бабушка посоветовала ему идти осторожно, на улице гололедица. Задержавшись в дверях, доктор еще раз обратился ко мне: