- Хорошо. А еще я думала, что для творчества тебе нужны… ну, ингредиенты. Чтобы их смешивать там, и все такое…
- Элли, ты неоправданно много думаешь. Это вредно для здоровья. От мыслей голова надувается, как воздушный шарик, и может взорваться. Что, музыканту непременно нужен инструмент, чтобы создать мелодию?
- Не знаю… А разве нет?
Вонка задумчиво чешет подбородок:
- Честно говоря, я тоже не знаю. Просто к слову пришлось. Надо будет выяснить, - он черкает себе несколько строк на полях. – А теперь тихо. Мне нужна абсолютная тишина, - он торжественно прикрывает глаза и разглаживает листок.
- Подожди-подожди, я ведь пришла поговорить.
Вонка недовольно открывает один глаз:
- Я так и знал, что ты ничего не делаешь без задней мысли!
- Это насчет Шарлотты, и это очень важно!
- Мне уже скучно.
- Ты знаешь, вчера мы с ней ездили в магазин, и она рассказала мне свою историю…
- Ску-учно, - манерно зевает Вонка, прикрыв рот рукой. – Откуда у тебя такие теплые чувства к длинным предисловиям? Они же всех в тоску вгоняют. У тебя, наверное, на уроках сонное царство.
- Можно я уже наконец скажу?
- Не возражаю. Желательно тремя предложениями, но буду счастлив, если ты уложишься в два.
- Шарлотта – сирота, ее мать умерла, отец покончил с собой. Эта девочка сбежала из приюта имени святого Плессингтона и до нашей с ней встречи бродяжничала. Вот, как ты хотел, основная суть в двух предложениях. Все… в порядке?
Мой последний вопрос – ответ на реакцию Вонки, потому что тот замирает, устремив горящий взгляд в одну точку и беззвучно шепчет слово, в котором я угадываю «П-лес-с-синг-тон». И еще раз: «Плес-с-с-синг-тон». Потом вдруг, встрепенувшись, смотрит на меня, как будто его только что разбудили, как следует встряхнув за плечи.
- А? Все чудесно.
- Ты знаешь этот приют?
- Никогда не слышал, - поспешно отрицает Вонка, весь передернувшись. – И зачем мне эти факты из чужой биографии?
- Понимаешь, эта девочка осталась одна. Совсем. У нее нет никого, кто бы смог о ней позаботиться, кто бы ее защитил, кто бы помог советом… да кто хотя бы просто любил ее. Никому нет до нее дела. Она совсем беззащитна. А мир велик и полон пороков и опасностей. Только представь, куда может привести ее судьба…
- Да-да, - сомкнув брови на переносице, перебивает Вилли. – Я тебя понял, Элли. Пусть она остается на фабрике. – Ни с того ни с сего он сам берет меня за руку и гладит тыльную сторону моей ладони большим пальцем.
- Спасибо, но ты же понимаешь, что это не так просто… – сглотнув, продолжаю я, пытаясь сосредоточиться и не думать сейчас о своей руке, пойманной в капкан этого редчайшего проявления нежности. – Нужно оформить все это официально, чтобы у нас были права оставить ее здесь, а у нее - документы, подтверждающие ее личность и так далее…
- Ага, - кивает Вонка.
- Ты понимаешь, что я хочу сказать?
- Не-а.
- Мы должны удочерить ее.
Вонка поспешно убирает руку:
- Я знал! Я ведь чувствовал подвох с самого начала! – он гневно трясет в воздухе указательным пальцем. – Нет, Элли, так нельзя! Это затруднительно, непозволительно, возмутительно, мучительно, – декламирует он, сопровождая каждый новый выпад взмахом указательного пальца.
- Но почему?!
- Какая же ты удивительно непонятливая, Элли. Я… я просто не могу себе позволить эту… эту привязку, - он нервно сглатывает слюну и быстро-быстро трясет головой, точно отгоняя видения. – Хватит с меня и… Пусть она остается на фабрике – я не возражаю, одобряю, поощряю. Хорошая инициатива, Элизабет, похвальная, когда-нибудь где-нибудь кем-нибудь тебе зачтется. Но я, я-то вовсе не хочу превращаться для этой девочки в… в… – раз за разом его губы сжимаются в спазме, точно живут отдельной жизнью и всеми силами противодействуют рождению этого короткого слова. Так некоторые люди не говорят о бедах, чтобы их не накликать.
- В отца? – хладнокровно подсказываю я.
Он прыжком вскакивает с места, будто я взорвала у него над ухом хлопушку. Потом оборачивается, и все его черты искажаются, точно отраженные кривыми зеркалами. Кончики губ съезжают вниз, на лбу начинают ходить желваки. Он обессилено машет руками.
- Да! Да, Элли, да! Знаешь ли ты, какое топливо питает фабрику? Подсказываю, это не дизель, не бензин, не нестерильные разноцветные бумажки, на которые люди молятся, как на святыню. Это мечты! Фабрика – это плавильный котел фантазий и грез, и пока есть мечты, она будет стоять. Каждая новая фантазия – это новый цех. Все, что составляет мою жизнь, ты видишь перед собой, все, что мне нужно, создается здесь. Я разум этого места, Элли, и оттого мы неотделимы. Как только я спущусь на землю, как только я перестану мечтать и искать вдохновения, фабрика придет в упадок. Подумай, зачем мне жалкое существо, которое будет ходить за мной хвостиком, называя словом на «п»!