Долго, счастливо, и потом ходить больно

Я еще раз целую тебя в щеку и прикрываю глаза, слегка ослабляя объятия, чтобы дать тебе возможность лечь удобно. Я привык засыпать рядом с тобой, и теплее этого ощущения для меня нет - даже тогда, когда одеяла рядом нет.

Глава 5.

Я обещаю вырасти когда-нибудь.

Do you feel cold and lost in desperation?

You build up hope, but failures all you've known.

Remember all the sadness and frustration

And let it go.

Let it go.

Я просыпаюсь в холодном поту. Ты сегодня не смог вырваться из подземелий, и строго-настрого запретил тебе мешать: была контрольная у Гриффиндора. Естественно, я хотел прокрасться к тебе в спальню в Хогвартсе, но уснул прямо тут, на диване. И в который раз проснулся от обжигающего жара на месте шрама, в который раз от этого леденящего душу смеха. От воспоминаний о той зеленой вспышке, которая вырвалась из моей палочки, от воспоминаний о той Битве, через которую мы оба прошли.

Да что же я все никак не прекращу себя оправдывать...

Мне снится убийство. Я убийца, господин Министр, меня надо в Азкабан, а Вы мне - медаль за храбрость... Нет, правда, я, Гарри Поттер, убийца. Пусть убийца плохого, но все же человека, и более того - волшебника. Такое не прощают, не так ли? Простил только ты, да и то - считается ли это за прощение, или же я индульгировал свою вину перед тобой своей любовью? Может ли мое искупление как-то влиять на то, что сейчас ты меня... любишь?

Я даже не знаю, любишь ли ты меня, и почему я сейчас в Тупике Прядильщика, а не где-нибудь с друзьями.

Хотя нет, почему не с друзьями, я знаю. Я не смог бы быть с ними сейчас. Да я и с тобой бы сейчас не смог быть... потому что я опять встаю, беру палочку и, произнося «Сектумсемпра», взрезаю заклинанием свою кожу на месте старых шрамов. «Я не должен лгать». Вот так. Вспороть кожу, посмотреть на кровь и успокоить раздражение мазью для губ, которую ты приготовил для меня. Боль отрезвляет, заставляет подумать о том, что теперь, когда от меня ничто не зависит, уже можно было бы и пойти сброситься откуда-нибудь... вот только я помню твои поцелуи, и понимаю, что тебя так предать я не смогу.

Может ли человек вообще выжить только благодаря Любви? Был ли прав этот треклятый старый кукольник?..

Я не знаю...

Три дня не появляться дома - не лучший вариант, но он настолько обыденн, что я почти не замечаю собственнного отсутствия. Разве что по вечерам я окунаюсь в привычную за годы тишину, а не твои счастливые рассуждения, да никто не норовит забраться ко мне на колени, отвлекая от чтения. А ты... Ты вновь измотан, и это заметно даже сейчас, когда ты мирно спишь - возможно, впервые за последние дни. Ты никогда об этом не говоришь, но я слишком хорошо знаю это состояние, да и посеревший цвет лица вместе с кругами под глазами сильно тебя выдает. Ребенок... Тебя бросили в эпицентр взрыва, а перед истечением последней секунды обрадовали тем, что ты и есть детонатор.

Я вновь вздрагиваю всем телом и падаю с софы, просыпаясь в противном ледяном поту. Зябко кутаюсь в твой колючий, неуютный серый плед, и пытаюсь сдержать подступающий к горлу комок. Даже не помню, если честно, когда в последний раз вставал с дивана не затем, чтобы опять на него забраться - да и сколько прошло времени? Мне вновь снилась эта ледяная пустыня с глыбами, надвигающимися на меня, сжимающимися в плотное кольцо и давящими на меня своей массивностью - так, что я вновь чувствую себя маленьким и очень незначительным. А потом я слышу взрывы, вспышки, и гул колоколов, который бьет набатом, и уже ничего не хочется, кроме того, чтобы заплакать и вырвать из себя этот черный сгусток напряжения и отчаяния, которые я так щедро кроплю своей кровью.

Я уже ничего не хочу.

Ты дрожишь и даже не замечаешь меня, поэтому мне приходится тихо кашлянуть: