Долго & Счастливо

– Ужасно упрямая.

Дверной звонок прозвучал четырежды, и я отчаянно взвыл:

– Вот и конец спокойной неделе. – Я вновь взглянул на Эллу. – Заранее прошу прощения. Тебе нечего бояться, но ты скоро поймешь, почему я решил извиниться.

В дверь снова позвонили, и одновременно раздался сигнал телефона.

– Иду, мам, – проворчал я, когда ответил. – Надену рубашку и сразу спущусь.

– Наденешь рубашку? Брайан, уже половина одиннадцатого. Ты что, еще в кровати?

– Нет. Ну, что-то вроде того. Просто подожди секундочку. Я спускаюсь.

Элла зашла в комнату следом за мной (нам обоим уже было не до завтрака) и засмеялась, наблюдая за тем, как я надеваю вчерашнюю помятую рубашку.

– Молчи, – буркнул я. – Это не смешно.

В ответ на ее злорадную усмешку я добавил:

– Сейчас ты надо мной смеешься, но она уделяет все внимание мне только потому, что пока не знает о твоем присутствии. На самом деле она здесь не для того, чтобы увидеться со мной.

Улыбка Эллы мгновенно померкла. Мне стоило бы почувствовать укол совести, когда она прикусила губу и запустила руку в свои спутанные волосы. Но я его не почувствовал. Ей не стоило ни о чем волноваться (кроме как быть задушенной проявлениями маминой любви). Но мне казалось, что Элла не стала бы возражать, особенно если учитывать, каким был последний год ее жизни.

– Ты выглядишь нормально. И очень ей понравишься. Обещаю.

Я поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты.

Когда я открыл входную дверь, мама стояла, приподняв одну бровь и скрестив руки на груди. Она нетерпеливо постукивала ножкой в дизайнерском ботинке и даже не пыталась скрыть недовольство. Мне хотелось бы разозлиться, но как только я увидел эту миниатюрную брюнетку, внутри которой скрывался настоящий вулкан, я снова почувствовал себя маленьким ребенком, которому вскружило голову от воодушевления.

– Привет, мам!

Я обнял ее, и она растаяла, ведь ее снедало то же нетерпение, что и меня.

– А вот и мой мальчик! – завизжала она, обнимая меня так сильно, как только могла.

Я отпустил ее и быстро, слегка неловко обнял Дага. Он мне нравился, но мы никогда не проводили вместе достаточно времени, чтобы он мог чувствовать себя кем-то похожим на отца.

– Рад видеть тебя, Даг. Надеюсь, дорога не слишком вас утомила.

Даг фыркнул, исподтишка взглянув на мать, и я засмеялся. Я мог только представить, что ему пришлось пережить во время полета с мамой в переполненном чартере в такое возмутительно раннее время. Скорее всего, Да г очень устал, и ему не терпелось переложить заботу о маме на меня.

Я отступил на шаг и просто проводил их глазами, пока они входили в дом.

– Ого. – Я все еще пытался оправиться от потрясения. – Я не верю, что вы действительно здесь. Спасибо, что приехали.

– Ты что, шутишь? – Мама напрочь позабыла о восторге, и ее голос вновь зазвучал угрожающе. – После того, как ты в последнюю минуту отменил свою поездку домой? Что еще мы могли сделать? Конечно, нам нужно было дождаться, пока Рождество пройдет – Дат не мог оставить своих детей без внимания, – но, Брайан, я не могу поверить, что ты хотел отделаться от своей матери на Рождество.

Я застонал и закрыл лицо руками.

– Мам, я же объяснял тебе, почему не смогу приехать. Я не могу оставить Эллу сразу после того, как она оказалась в центре внимания из-за меня.

Мама раздраженно фыркнула:

– Я надеялась, тебе удастся убедить ее прилететь в Висконсин. Ты хоть пытался?

Я закатил глаза.

– Ты знаешь, что нет, и я объяснил тебе почему. Дело не в том, что она не хотела приехать. Она и так слишком потрясена происходящим. Нам нужно было провести немного времени наедине.

Мама выразила свое неодобрение, громко хмыкнув, и за руку подвела меня к дивану в гостиной, все еще настроенная на чтение нравоучений.

– Брайан, ну что ты за неблагодарный сын? Мой единственный ребенок заявляет всему миру, что встретил любовь всей своей жизни, но не может найти времени, чтобы позвонить собственной матери и сообщить ей об этом первой? А потом ты даже не привозишь ее встретиться со мной на Рождество?

Я засмеялся. Лиз Кроуфорд была выдающейся женщиной – упрямой, безапелляционной и решительной. Думаю, именно поэтому она и стала женой моего отца много лет назад. Правда, судя по всему, это же послужило причиной их развода три года спустя. Я никогда не пойму, как она решилась осесть в Грин-Бэй в Висконсине с тихим профессором математики, но я был рад, что она счастлива.

– Мам, пощади меня. Мы встречаемся всего неделю.

– Любовь, Брайан. Ты сказал именно это слово – любовь. Люди не влюбляются за неделю. У тебя было три года, и ты мог сообщить мне об этой загадочной девушке, но ни разу даже не заикнулся о ней. А я, между прочим, твоя мать.

Отчасти она была права, но я не жалел, что не рассказал ей об Элле. Я никогда никому не говорил об Элле. Она слишком много значила для меня с самого начала. Она была моим секретом. Только моим. Чтобы окончательно утвердиться в ваших глазах в образе гика, хотелось бы позаимствовать слова Голлума: она была «моей прелестью». Моим Кольцом Всевластья, которое требовалось оберегать и хранить в тайне.