Долго тебя ждала

Сегодня я набирала Капустину два раза, чтобы позвать с собой, и она ни одного раза не взяла трубку. Присутствие здесь Тани для меня такая же неожиданность, как и рука Данилы, лежащая на спинке ее стула.

Мы встречаемся с Капустиной глазами, когда сажусь напротив.

Ее ладонь покоится в ладони Данилы, пока подающий надежды чиновник сверкает белозубой улыбкой, участвуя в общей беседе. Склонив к Таниному виску голову, Данила что-то шепчет ей на ухо, на что подруга застенчиво улыбается…

С ума сойти!

Вопросов к ней у меня хватает, но я выжата как лимон, поэтому не в состоянии предъявлять претензии.

— Я сегодня угощаю… — объявляет Капустин. — За счет Зотова!

Стол снова взрывается громким хохотом.

Собравшаяся здесь компания достаточно шумная, чтобы привлечь к себе внимание. Чтобы привлечь внимание, достаточно одного Зотова, которого узнают слишком быстро. Он не успевает сесть за стол, за их с Олей спинами возникает двое мужчин, которые смущенно топчутся на месте и переговариваются, прежде чем рискнуть попросить совместное фото.

Через минуту желающих становится в пять раз больше, и я с замиранием сердца наблюдаю за тем, как комфортно чувствует себя Марк, купаясь в этом внимании. Улыбается открытой улыбкой, пожимает руки и позволяет эксплуатировать свое узнаваемое лицо всем желающим.

Ему комфортно и он… на своем месте. В своей стихии. Среди фанатов, с которыми у него одно огромное общее увлечение — хоккей. Вся его жизнь посвящена этому увеличению, и это его призвание.

Мое сердце сжимается и под под ложечкой сосет, когда думаю о том, что ему придется перекроить свою жизнь и отказаться от достижений, которых достиг упорством и трудом. Оставить за плечами клуб, который позволил ему стать мировой спортивной знаменитостью, раскрыть свой потенциал на сто пятьдесят процентов.

Так не должно быть…

Не должно! Ведь это не справедливо. По отношению к нему, к нам и к тем людям, которые в него верят!

Горло сжимается, но в мою кровь будто впрыскивают адреналин. От злости и решимости, которая заставляет подрагивать мои руки.

Извинившись, Зотов останавливает фотосессию одним коротким жестом, который никто не оспаривает. Подойдя к дивану, тянет меня вверх, после чего занимает мое место и заставляет упасть к себе на колени. Прижавшись спиной к его груди, я на секунду прикрываю глаза.

Марк сжимает руки вокруг моей талии и носом утыкается в шею. Целует ее, спрашивая:

— Хочешь фото?

— Терпеть не могу хоккей… — отзываюсь еле слышно.

— А хоккеистов? — Марк посмеивается, продолжая щекотать губами мою кожу.

— Обожаю пловцов…

— Не задирайся, любимая…

Тело отзывается мелкой дрожью на нашу физическую близость. Его дыхание на коже вызывает мурашки. Но клокочущая во мне злость и жажда справедливости не дают расслабиться в любимых руках.

— Мне нужно в туалет… — говорю, пытаясь выбраться из объятий Марка.

— Тебя проводить?

— Нет… закажи мне коктейль.

Глядя на свое отражение в зеркале над умывальниками в туалете, пытаюсь сдерживать участившееся дыхание и собираюсь с мыслями, чтобы сделать то, что должна.

Меня сжигает желание сопротивляться. Бороться. Как никогда в жизни. Сделать то, чего я не сделала когда-то. Не решилась. А теперь… Мне есть, что терять.

Достав из кармана джинсов телефон, нахожу в телефонной книжке номер Власова и набираю, потому что терпеть до завтра или хотя бы еще минуту, нет сил.

Мои ладони моментально холодеют и становятся влажными, когда спустя несколько гудков в трубке слышится голос Родиона:

— Ну надо же, какой приятный сюрприз, — вальяжно бросает он. — Привет, любовь моя.

Он сдавленно кашляет прямо в трубку, не могу распознать его состояние, но по словам Марка, с утра он был с приличного похмелья.

— Я не позволю тебе еще хоть когда-нибудь влиять на мою жизнь, — говорю, стараясь держать себя в руках. — Ни на мою, ни на Марусину.

Власов смеется. От звуков его смеха меня выворачивает.

— Что случилось? — ехидно бросает. — Этот твой хер пожаловался? Ты ему не объяснила, как у нас дела обстоят, детка? Как я скажу, так и будет. О Канаде размечталась? Тебе ее только во сне видать, Баум.

— Больше никогда, — проговариваю я, — ты больше никогда не будешь влиять на мою жизнь.

— У меня другая точка зрения.

— Если ты… если ты не подпишешь разрешение на выезд Маруси, весь город узнает, что ты сделал. Я тебе клянусь, Власов! Весь! Твои родители, твои коллеги, твои тупые друзья и шлюхи.

— Я тебя по стенке размажу, сука, — шипит он агрессивно. — Ты, блядь, с кем решила связаться?

Несмотря на предательскую дрожь, которую чувствую в горле, стараюсь звучать жестко:

— С трусливым мудаком, который насилует женщин. И у меня есть все, чтобы размазать по стенке тебя. Я все зафиксировала, Власов. Медицинское освидетельствование… знаешь что это такое?

На том конце провода воцаряется опасная тишина. Быстро смотрю на экран телефона, замечая, что Власов на проводе.

Сглотнув вязкую слюну, запрещаю себе погружаться в воспоминания. В тот день, когда пять лет назад он ввалился в мою квартиру, неадекватный. Пьяный и с полным ощущением вседозволенности…